— Все правильно, господин Татищев. Но прошу вас понять: вступление в предлагаемый вами союз является очень ответственным шагом, который может перевернуть всю жизнь нашей маленькой страны.
— Но ведь лучше перевернуть жизнь, чем потерять, — улыбнулся Алексей. — В конце концов, если для кого-то фраза «Лучше жить сражаясь, чем умереть на коленях» — пустой звук, я лишь могу посочувствовать. Господин Мяги, мне кажется, мы уже в достаточной мере обговорили все возможности сотрудничества. Вы знаете наши предложения. То, что вы пригласили меня для беседы, означает, что Эстония заинтересована в сотрудничестве. Вы хотели получить ответы на некоторые вопросы. Я их вам дал. Пришло время выбирать.
— Я думаю, нам сейчас стоит выехать в Таллинн, — проговорил Мяги, растягивая слова, — чтобы продолжить этот разговор с президентом и уточнить детали возможного договора.
* * *
Алексей вошел в обставленный в стиле Екатерины Второй кабинет президента и в очередной раз констатировал для себя, что адмирал в последнее время очень полюбил роскошь. Оладьин, сидевший в богато украшенном кресле, за столом, когда-то принадлежавшим светлейшему князю Григорию Потемкину, указал на кресло для посетителей и буркнул:
— Докладывай.
— Получено окончательное подтверждение готовности Российской Республики признать Северороссию, — произнес Алексей. — Прошу вас утвердить кандидатуру барона Рененкампфа в качестве посла в Симферополе.
Оладьин молча взял протянутый ему Алексеем лист, обмакнул перо в чернила и подписал.
— Дальше, — произнес он.
— Считаю необходимым завтра вылететь в Симферополь, для переговоров и подписания договора о военном союзе, — доложил Алексей.
— Сколько займут переговоры? — процедил адмирал.
— Полагаю, около недели.
— Ну что же, в море искупаешься, — улыбнулся Оладьин. — Это значит, ты в первых числах июля вернешься?
— Так точно, — кивнул Алексей.
— Поезжай, — махнул рукой Оладьин.
— Я бы просил ускорить ратификацию Думой договора о военном союзе с Эстонией и Финляндией.
— Я только что говорил со спикером, — проворчал адмирал, — слушания назначены на завтра. Что-нибудь еще?
— Все то же, ваше высокопревосходительство. Почему вы не хотите присоединиться к гарантиям безопасности Польше?
— Потому что не хочу, — произнес адмирал. — Я не хочу класть наших солдат за чужие интересы.
— Стабильность в Европе — это и наши интересы, — со сталью в голосе произнес Алексей.
— Ты знаешь, — начал повышать голос Оладьин, — что ни Сталина, ни Гитлера это не остановит. Зачем нам влезать в войну на несколько месяцев раньше?
— Наше вступление в войну против Сталина на этих условиях поставит его политически в чрезвычайно невыгодное положение. Возможно, нам даже удастся предотвратить более мощное его выступление против нас. Если мы присоединяемся к гарантиям Англии и Франции Польше, мы становимся их союзником. Нападая на нас, он нападает на них. Это очень невыгодный для Сталина расклад, в свете возможной войны с Германией.
— А если нам придется вступить в войну против Гитлера? — возразил Оладьин. — Германия перекроет нам доступ к румынской нефти, а Сталин ударит в тыл. Об этом ты подумал?
— Есть еще норвежские источники, есть наши собственные месторождения, которые разрабатываются. Возможна помощь Великобритании и США.
— Не очень-то я рассчитываю на них, — с сомнением покачал головой Оладьин. — Для того чтобы месторождения на Кольском полуострове дали хоть какую-то отдачу, нужно еще около года. Программа подготовки оборонительной линии не завершена. Для нас сейчас отсрочка войны на каждый день — победа. Ты ведь знаешь, что Сталина могут остановить только доты и артиллерия, но никак не декларации. Убедил?
Алексей откинулся в кресле:
— Логика есть. Но я считаю, что мы должны выступить с заявлением об осуждении агрессии против Польши и всеми силами поддержать поляков.
— Не хотелось бы злить Гитлера, — поморщился Оладьин. — Я знаю, ты любишь Польшу и стараешься защищать ее всеми силами, но почему за наш счет?
— Я люблю Польшу, — подтвердил Алексей, — но предлагаю вступиться за нее не поэтому. Польша — свободная страна. Северороссия — свободная страна. Если мы не будем поддерживать друг друга, то поодиночке не выстоим против поднявшегося в Европе вала тоталитаризма.
— Красиво говоришь, а нас подставляешь под удар.
— Такие люди, как Гитлер, уважают только силу, — возразил Алексей. — Будем смотреть на них, как кролик на удава, проглотят. Заявим твердо о своей позиции, будут договариваться.
— Резонно, — кивнул Оладьин.
— Тогда, ваше высокопревосходительство, объясните, почему правительство сквозь пальцы смотрит на деятельность общества «Ингерманландское возрождение»? Ведь ясна их связь с СД и их цель — восстановление пронемецкого режима в Ингерманландии?
— Я не хочу злить Гитлера, — повторил Оладьин.
— Они серьезно нарушают конституцию и целый ряд законов Северороссии, — настаивал Алексей. — Формальных поводов для запрещения этой организации более чем достаточно.
Оладьин молчал.
— Ваше высокопревосходительство, — Алексей откашлялся, — давайте начистоту. Вы ведь еще не определились, вступите в союз с Гитлером или с антигитлеровской коалицией?
— Я выступаю за интересы Северороссии, — утробно проговорил Оладьин. — Я за повышение ее влияния в мире и за сохранение ее независимости. Если для решения этих задач мне придется вступить в союз с Гитлером, я вступлю.
— Хорошо. — Алексей оперся о президентский стол. — Давайте забудем всё, что я вам говорил о событиях в моем мире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18