Простите? – Фагерлиен не понял.
– Меня зовут Йозеф Мадзини, – сказал гость.
И Фагерлиен впервые, за много времени впервые, как будто бы смешался. В этот миг он ощутил что-то вроде симпатии к невысокому суматошному итальянцу, который так упрямо рвался в Ледовитый океан, – но, возможно, то был всего лишь отблеск великодушия, каким Амундсен некогда посрамил Нобиле; отблеск, дробной чертой рассекавший фагерлиеновскую картину мира и порой словно бы превращавшийся в нравственный императив.
– Передавайте привет Фюранну. – Фагерлиен превозмог мгновение симпатии и замешательства, кивнул посетителю и наконец остался один – кругленький, лысый мужчина в голубом костюме.
Улицы курятся испарениями. Дождь перестал. Медленно, кружным путем, чтобы составить себе представление об Осло, Мадзини возвращается в гостиницу – турист, сражающийся на ветру с гармошкой карты. Он останавливается на уличных углах, пробует нарисовать в воображении очередной отрезок пути, прежде чем идет дальше и подлинные городские пейзажи опровергают его фантазии, – игра. Лишь к концу долгой прогулки воображаемые улицы начинают походить на реальные. Как тихо и сдержанно течет здесь жизнь – шума от нее не больше, чем от праздника в провинциальном городке. «Фрам», говорил Фагерлиен, ледовый корабль Амундсена и Нансена, «Фрам» стоит в музее мореплавания на Бюгдё… Уже направляясь к парому на Бюгдё, Мадзини меняет решение. Нет, в музей он не пойдет, хватит визитов, хватит вникать в иные, чужие приключения, которые помехой вторгаются в его собственное. Пусть Осло будет ничейной землей, отделяющей настоящее от безвременья арктического ландшафта. Промежуточной станцией.
За покупками недостающего снаряжения проходит остаток дня. В любом книжном магазине здесь продаются морские карты всех масштабов – снежные очки, он забыл снежные очки в доме вдовы каменотеса. Вечером Мадзини стоит перед зеркалом гостиничного номера: черные плошки снежных очков прикрывают глаза (как уверенно он себя чувствует, когда поле зрения сужается до щелки), резинка очков топорщит густые темные волосы; безбородое лицо, узкое, скуластое, с тонким носом, блестит от нанесенного на пробу крема против обморожений. Минуту-другую он стоит не шевелясь, ружье (ферлахская двустволка) на изготовку, взгляд сквозь прорезь очков устремлен на мушку прицела и в зеркало – ряженый хлюпик.
Завтра он будет в Тромсё.
ГЛАВА 7
МЕЛАНХОЛИЯ
Паруса отяжелели от холодного дождя. Порой крупными влажными хлопьями падает снег. Низкие тучи ползут по небу, день и ночь ничем друг от друга не отличаются, горизонт тает в пеленах тумана и светлосерой бесконечности. Испытывая сильную килевую качку, «Тегетхоф» идет вперед, а море все мрачнее, все яростнее. Никогда еще на палубу не обрушивались такие валы. Накатывая на барк, они превращают в пытку всякую палубную вахту. Тирольцев-егерей поочередно одолевает морская болезнь, в результате оба едва держатся на ногах, но ухаживают друг за другом, ободряют. Прибрежные воды острова Новая Земля будут спокойнее; мы увидим красивые горы. Так обещал обер-лейтенант Пайер. Когда водяные горы наконец-то опадают и ветер уже не рвет в клочья их гребни, приходит стужа, сковывает морозом весь такелаж; реи и мачты, сетка вант – искрящийся перламутром скелет, ледяной шедевр, с которого и довольно слабое волнение, и шквалистый ветер срывают стеклянные сосульки, разбивая их о палубный настил. Этот звон доводит собак до бешенства. Двух недель не прошло после выхода из Тромсё, но о Тромсё, о свечах и серебряных канделябрах на столе у консула Огорда и о минувшем празднике никто уже не вспоминает. Море вытесняет из дневников память о материке. Палят дробовики, и морские птицы – гаги, гагарки, полярные чайки – падают с неба. А потом Халлер с Клотцем сидят возле ведер с кипятком и ощипывают перья. Время потихоньку замедляется. Вайпрехт велит установить на грот-мачте «воронье гнездо» – может быть, тусклая световая дуга, уже несколько дней заметная на северо-северо-востоке, как раз и есть ледяной отблеск, знак, что открытая вода скоро заполнится плавучими льдинами и ледовыми барьерами? Так рано? Прошлый год, во время разведочного плавания «Белого медведя», граница дрейфующих льдов располагалась об эту пору значительно дальше к северу. Вахтенный офицер в «вороньем гнезде» увидит льды раньше всех других, предупредит рулевого и направит его. Однажды вечером в кубрике – ветер улегся – начальник играет своим матросам на цитре. Вахтенный в «вороньем гнезде» – Орел или Брош – ничего не слышит. Он наедине со своим сосредоточенным вниманием.
25 июня в 8.30 утра сука Новая сдохла родами. В 10 утра ее опустили в холодную могилу, и в тот же день в 7.30 пополудни мы увидели первые льдины и приветствовали их пожеланием, что они будут и последними.
Отто Криш
Мы никак не ожидали встретить льды уже в этих широтах, но не замедлили утешиться мыслью, что пока имеем дело не со сплоченным ледовым покровом, а с плавучими льдинами, которые, вероятно, вынесло через пролив Маточкин Шар из Карского моря. Но, увы, очень скоро мы убедились, что на самом деле окружены ледяными полями и что в 1872 году условия судоходства значительно хуже, нежели годом раньше.
Юлиус Пайер
Дрейфующие ледяные поля, разрозненные пока и разделенные широкими разводьями, барк проходит на всех парусах; затем сплоченность льдов возрастает, и силы попутного ветра уже недостаточно. Отто Криша и кочегара Поспишила отряжают к паровой машине. Барк с трудом продвигается вперед. Но мало-помалу льды смыкаются в сплошную белую равнину, что тянется до самого горизонта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69