– От, зараза, – Константин Григорьевич смахнул его ладонью на пол и набрал внутренний номер Аллы Феоктистовны.
– Слушаю.
– Алла, привет, это я.
– С приездом, Костя. Когда вернулся?
– Вчера. Зайди ко мне, а. Поговорить надо.
– Сейчас буду. – Женщина повесила трубку.
«Одно только жалко, – Смирнов подошел к окну и открыл форточку, чтоб выпустить на волю весь табачный дым. – В театре через неделю премьера, подведу ведь всю труппу. Представляю, какими словами меня будет вспоминать главреж. Сегодня же позвоню и сообщу ему эту „радостную" новость».
Откуда у него взялась такая непомерная тяга к актерскому ремеслу, Константин Григорьевич и сам не смог бы никому объяснить. Его с детства тянуло под своды храма Мельпомены. В юные годы он принимал активное участие во всех школьных постановках. Учась в университете, посещал кружок актерскою мастерства. Ну, а когда появилась прекрасная возможность играть в профессиональном театре, то тут Константин Григорьевич оказался на седьмом небе от счастья. Он отдавал театру все свое свободное время, и даже когда в университете получил должность начальника отдела разведки, то продолжал играть на сцене с тем же рвением.
Многие его знакомые с недоумением пожимали плечами, когда в той или иной компании заходил разговор о странном увлечении Смирнова. Некоторые коллеги по университету и вовсе покручивали пальцем у виска. Константин Григорьевич знал об этих пересудах, но не обращал на них никакого внимания. Естественно, главных героев он не играл, зато роли второго плана удавались ему на славу. Так или иначе, но Смирнов осознавал, что теперь ему предстоит попрощаться с театром и, по всей видимости, навсегда.
Открылась дверь и в кабинет с встревоженным взглядом вошла Алла Феоктистовна.
– Здравствуй, Костя, – поздоровалась она.
– Рад тебя видеть, – попытался улыбнуться Смирнов.
– Давай выкладывай все начистоту. Что случилось? – тревога окончательно засверкала проблесковым маячком в сознании Аллы Феоктистовны.
– Для этого тебя и позвал, – честно сознался Константин Григорьевич.
Достав очередную сигарету и разминая ее пальцами, Смирнов, не торопясь, со всеми подробностями начал свое повествование. Алла Феоктистовна слушала его, сперва просто вздыхая или расстроенно качая головой, но чем ближе подходил Смирнов к финальной развязке, тем испуганней становились ее глаза. Решение международного Совета вызвало у нее слезы. Она вовсю старалась подавить в себе эмоции. Многолетний стаж работы в разведке научил ее владеть собственными чувствами, но, слушая Константина Григорьевича, подавлять чувства ей удавалось с трудом.
– Это жестоко. И по отношению к тебе, по отношению к нашему отделу, и по отношению ко мне.
– Аллочка, – улыбнулся ей Смирнов, – ты же знаешь, я заслужил это.
– А я?! – вырвалось у нее.
– Что ты? – не понял Константин Григорьевич. – Что ты хотела этим сказать?
– Ничего… – Алла Феоктистовна отвернулась от него, закусив нижнюю губу.
«Дура, ведешь себя, как девчонка. Не смей истерить!» – отругала она себя.
– Мне все понятно, Костя, – серьезная и сосредоточенная Алла Феоктистовна смотрела на Смирнова холодным, непроницаемым взглядом. – Как же наш отдел? Получается, что мы остаемся без руководителя.
– Для этого я тебя и позвал. Я выдвинул твою кандидатуру на должность начальника отдела, Полежаев одобрил. – Сигарета в пальцах Константина Григорьевича медленно, но верно теряла свой первоначальный вид.
– Ты хорошо подумал? Может лучше назначить Тихомирова? Грамотный мужик, толковый.
– Не спорю, Николай Петрович тоже подошел бы, но я остановил свой выбор на тебе, Алла. Справишься?
– А куда я денусь? Конечно, справлюсь, Кость.
– Вот и отлично, – Смирнов окончательно доломал сигарету.
Поздним вечером, уткнувшись лицом в подушку, навзрыд рыдала «железная леди». Никто и никогда не увидит этих слез. Подвывая, словно брошенный щенок, Алла Феоктистовна, не стесняясь, давала выход своей боли. Мечта, которую она так бережно хранила в самом укромном уголочке своего сердца, скрывая от всех, порой даже от самой себя, разбилась, словно хрупкая ваза. Разлетелась на тысячи тысяч мелких осколочков, не оставив шанса на возрождение. Ева ни за что не простит Константина, это Алла Феоктистовна понимала как человек, да и как женщина, в конце концов, и значит, она никогда больше не увидит его лица, его глаз, его улыбку. Заветной мечте не осуществиться. Тоска и боль острыми лезвиями вырезали на ее сердце одно-единственное слово – «никогда».
Глава 27
ДАНКОР
Голова Евы покоилась на груди эльфа. Закрыв глаза, она слушала, как стучит сердце ее любимого. Вот так бы и лежать, лежать, ни о чем не думая, никуда не торопясь.
Эльф боялся пошевелиться, и даже затекшая рука не служила для этого поводом. Где-то вокруг стремительно проносилась жизнь: реки впадали в моря, планеты вращались вокруг своих светил, рушились старые миры и зарождались новые, а у него шло свое время. Даже не шло, а замерло. То, чего он хотел больше всего на свете, свершилось, и он был безмерно счастлив. Только бы не заканчивалось это чудесное состояние. Блаженство…
Резкий треск ломающихся веток заставил Еву и эльфа приподняться. Конэ-Эль протянул руку к лежащему рядом мечу.
– Кого еще там несет? – вздохнула Ева.
– Одевайся. Быстро! – приглушенным голосом скомандовал эльф.
Молодой красавец-олень грациозно появился из-за деревьев. Увидав пару двуногих существ, он недовольно фыркнул, в его планы явно не входила эта встреча. Все, чего он хотел – напиться из лесного озера. Одарив презрительным взглядом Еву и Конэ-Эля, олень с видом, полным достоинства, продефилировал обратно в лес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137