Вот его досье. Это провинциальный ученый, до сих пор ничем особенным не выделявшийся. Почему представителем избрали именно его, для меня осталось загадкой.
– А где гарантии, что этот человек действительно кого-то там представляет? Что, если он попросту сумасшедший или, хуже того, что, если он защищает интересы третьих, неизвестных нам лиц?
– Основания, изложенные в этом документе, показались мне достаточно серьезными сами по себе, независимо от того, кто кого представляет. Кроме того, у меня есть поручение за этого человека от одного из сотрудников министерства национальной безопасности. Сейчас я не буду говорить, кто именно этот сотрудник. – Эта часть реплики предназначалась министру безопасности, который, услышав о собственном сотруднике, осмелившемся действовать через его голову, весь превратился в слух:
– Самое простое – познакомиться с посредником сейчас и составить обо всем собственное мнение, – закончил премьер.
За столом заговорили все разом, но Лей-Дин легким движением ладони добился тишины, и все взгляды устремились к нему.
– Я бы не согласился на эту встречу без предварительной подготовки. Никакое личное впечатление не заменит нам сведений, полученных многолетними наблюдениями. К счастью, моя организация такими сведениями располагает. Лонгар действительно провинциальный ученый, за которым до сих пор ничего, буквально ничего не замечено интересного или выдающегося. И он, безусловно, не сумасшедший. Тем не менее с самого начала событий он почему-то все время оказывался в их центре. Уже только поэтому было бы любопытно его выслушать. Лонгар должен понимать, какую крупную игру он затеял и чем она может кончиться для него лично. У него должны быть очень серьезные причины либо он должен располагать реальной силой, чтобы выдвигать нам условия в такой форме. В любом случае, я думаю, мы не потеряем времени даром, если пригласим его. Воспринимайте это, как интересный спектакль, господа. К тому же актеру можно дать понять, что в случае плохой игры спектакль станет для него последним.

В комнате, где заседал правительственный комитет, пахло старой мебелью и пылью. Пять человек одновременно повернули головы в мою сторону, как только я переступил порог. Они рассматривали меня с любопытством, холодно и отстраненно. Так рассматривают какого-нибудь редкостного жука, прежде чем насадить его на иголку.
– Ваша фамилия и род занятий?
Начало беседы слишком походило на допрос. Я понял, что положение надо исправить немедленно.
– Не сомневаюсь, моя фамилия имеется в папке у вас на столе, и распорядитесь принести стул.
Человек, задавший вопрос, надавил кнопку вызова дежурного Попросил принести стул и повторил вопрос, не меняя интонации, словно ничего не случилось. Остальные четверо молча переглянулись, словно я подтвердил их наихудшие опасения. Совершенно непроизвольно от взгляда человека, вторично задавшего мне вопрос о фамилии, я почувствовал себя учеником, стоящим у классной доски. Урок не был выучен, и одобрения мне не дождаться. Молчание затягивалось. Тот, кто вел беседу, спросил меня мягко, почти ласково:
– Вы отдаете себе отчет, где находитесь?
– Вполне. А вы? Вы отдаете себе отчет в том, почему решили со мной встретиться?
Этот человек умел признавать тактические поражения. Он был дипломатом не только по внешнему виду.
– Какие у вас есть доказательства, что именно вам поручено вести переговоры?
Я подождал, пока принесут стул, уселся поудобней и украдкой взглянул на часы. Меня вызвали слишком быстро, и теперь я вынужден был тянуть время. Для того, чтобы доказательства показались им достаточно убедительными, мне еще нужно спровоцировать их на какой-нибудь резкий выпад. Только тогда все будет выглядеть достаточно естественно. Если они догадаются, что все подготовлено заранее, мне несдобровать.
– Конечно, у меня нет верительных грамот. Лучше всего, если вы поверите мне на слово.
– Для кого лучше, для вас?
– Для меня это безразлично. Доказательства я представлю, но они могут оказаться не совсем безвредны.
– Что вы имеете в виду?
– Чего вы, собственно, хотите? Чтобы я продемонстрировал свою прямую связь с этим подводным монстром, которого вызвала к жизни ваша же неуемная жадность? Давайте говорить откровенно. Позволим себе это небольшое удовольствие. Вам понятен лишь один-единственный язык, язык силы, – значит, – я должен продемонстрировать свои возможности, не так ли? Или, может быть, вы имеете в виду какие-то иные доказательства?
– А что, если нам попросту вас расстрелять, господин Лонгар?
– Не стоит. Дорого обойдется. А впрочем, попробуйте.
Не скажу, чтобы я испытывал симпатию к этим людям. Я не любил тех, кто загребал жар чужими руками. Эти господа не привыкли сталкиваться с трудностями и с проблемами, которые касались их лично. Между ними и любыми проблемами всегда стояли другие люди. Теперь кое-что изменилось. Впервые в жизни я мог себе позволить бросить вызов отвратительной, безликой морде, олицетворявшей собой власть.
– Мы здесь собрались вовсе не для взаимных угроз, – взял слово человек с залысинами на покатом лбу. По тому, как почтительно слушали его остальные, я понял, что он играет первую скрипку в правительственном оркестре, и удивился, что ни разу не видел его фотографии в газетах и не представлял, какую официальную должность он занимает.
– Я хотел бы знать совершенно конкретно, – обратился ко мне этот человек, – чем вы подкрепляете свои требования? – Он приподнял и опустил лежащий на столе листок с проектом закона об ограничении промышленных отходов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30