Если ему удалось выбраться после падения, вряд ли он стал бы закрывать за собой дверь.
– Логично, – одобрил я.
Капитан посмотрел на меня с раздражением.
– Но ведь именно вы остались на набережной, пока ваш сотрудник, как его… – Он заглянул в протокол. – Пока Гвельтов ходил звонить, никуда не отлучались, и вы продолжаете утверждать, что за это время никто, не замеченный вами, не мог подняться на набережную?
– Фара хорошо освещала эту часть берега. Нет, там никто не поднимался.
– Получается, что «вольво» сама собой, без водителя нырнула в море или, может быть, водитель растворился?
– Ерунда получается.
– Вот именно, ерунда. Может быть, в конце концов, для разнообразия, вы расскажете, как все произошло на самом деле? Нет? Ну, тогда я вам расскажу. Вы случайно в темноте задели стоявшую на набережной машину. От удара она упала в море.
Я одобрительно посмотрел на капитана. В логике ему не откажешь. Я дьявольски устал от этой ночи. Если бы у меня так дико не болела голова, я бы, возможно, нашел выход из этой дурацкой ситуации. Хотя капитана тоже можно понять: все происшедшее выглядело чудовищно нелепо. Однако в нагромождении нелепостей и странностей была какая-то своя логика, ускользающая от меня мысль…
Инспектор нам попался въедливый и на редкость упрямый. Допрашивал он нас с Гвельтовым раздельно по второму разу. Все искал несоответствия и логические провалы в наших показаниях. Их было сколько угодно.
Отпустили нас только в десять утра, после того, как Бурминское отделение ответило на срочный запрос и сообщило, что Мишуран жив и здоров, благополучно отдыхает в санатории и из Бурмы за последние два дня никуда не отлучался…
Получалось, что мы с Гвельтовым угнали у уважаемого человека, доктора наук, его машину и в хулиганском разгуле сбросили ее с обрыва в море… К сожалению, все это было не так смешно, как могло показаться со стороны. И то, что в лабораторию приходил не Мишуран, хоть и запутало все еще больше, лично для меня кое-что и проясняло, потому что хорошо укладывалось в то смутное подозрение, которое я упорно гнал от себя прочь.

Я давил на кнопку звонка долго, слишком долго и ни на что уже не надеялся, когда дверь вдруг бесшумно распахнулась. Веста стояла на пороге, в спортивных джинсах и легкой голубой блузке. Казалось, одежда не имеет к ней ни малейшего отношения, так откровенно подчеркивала и передавала она линии ее тела.
– Входите. Я ждала вас.
Я переступил порог. Прихожая была тщательно убрана. Календарь исчез. Выцветшее пятно на обоях прикрывала пестрая дорожка. Я не стал задерживать на ней взгляда, стараясь ничем не выдать своего интереса к исчезнувшему календарю. Эта женщина обладала сверхъестественным чутьем. Я бы не удивился, если бы узнал, что она читает мои мысли.
– Больше я не стану упрекать вас за те пропавшие месяцы.
Разговор долго не клеился, я все никак не мог решиться выложить ей свои смутные подозрения и догадки, вообще не знал, как начать разговор. Все выглядело слишком нелепо. «Вы меня вчера предупреждали не ходить в лабораторию, так вот, это предупреждение имело смысл. Не могли бы вы сказать какой?» Звучало бы это страшно глупо. Поэтому я сидел и молчал. Нервно курил сигарету, стряхивал пепел в предложенную пепельницу, старался не разглядывать ее слишком откровенно и молчал… Похоже, ее нисколько не смущало ни мое молчание, ни мои тщательно замаскированные взгляды. Держалась она сегодня более уверенно. Ну что же, так или иначе придется приступать к деловому разговору, не в гости же я к ней пришел, или, может быть, все; таки в гости? Дурацкая мысль, дурацкое положение.
– Вчера вечером в лаборатории похитили журнал.
Она никак не прореагировала на мое сообщение.
– Мне иногда кажется, что раньше я курила, но сейчас почему-то совершенно не хочется. – Она взяла из пачки сигарету, размяла ее, понюхала и положила обратно.
Потом провела по лицу каким-то усталым, безнадежным жестом.
– Я знала, что вы сделаете из этого неправильные выводы. А журнал, ну, подумайте сами, кому нужен ваш журнал, там же ничего не было, кроме записей о месте и времени отбора проб…
– Так значит, вы и это знаете?!
– Знаю. Ну и что? – Она посмотрела на меня вызывающе, почти сердито. – Зачем вы пришли?
– Чтобы узнать, чтобы спросить вас…
– Не лгите. – Она подошла и села рядом со мной. – Не нужна вам эта копеечная истина, а ту, настоящую, вы все равно не узнаете, во всяком случае, сегодня, а может быть, никогда… И поверьте, это к лучшему. Не дай вам бог когда-нибудь узнать… – Ее глаза сузились. Мне показалось, они излучают какой-то свет, а может быть, это были всего лишь слезы…
– Вы хотите знать мое имя? – Я молча кивнул. – Когда я родилась, меня назвали Вестой. – Она взяла меня за руку. Ее рука была холодна как лед. И это было последнее ощущение, которое я запомнил.
– Спи, милый, – сказала Веста. – Мы встретились слишком поздно. Спи!
Я хотел что-то сказать, как-то воспротивиться свету, исходившему из ее глаз, но не мог уже пошевельнуть ни рукой, ни ногой, странный мертвый сон сковал все мое тело. Сквозь смеженные веки я увидел, как она встала, подошла к стене и протянула к ней руку. По стене во все стороны пробежали радужные волны, и почти сразу после этого стена исчезла. В первую секунду мне показалось, что за ней нет ничего, кроме темноты, но тут же я понял, что ошибся. В густом плотном мраке ворочалось нечто огромное и живое, с далекими точками голубых огней, вспыхивавших внутри его бесконечного тела, как искры. Может быть, это был космос, а может, ночное земное море…
«Ведьма! – с горечью и восхищением подумал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30