– Сядьте же, – сказал Хамер, встал сзади леди Болдок, положил ей руки на плечи и довольно сильно нажал. Она не ожидала, что к ней могут применить физическую силу. Прошла томительная секунда, и леди Болдок подчинилась.
Расчет Хамера оправдался.
– Давайте перейдем к другому, я хотел бы услышать мнение каждого из вас. Покровительство наукам и искусствам всегда было традиционным…
– Вы здесь все в заговоре против меня, – сказала леди Болдок ровным тоном, – и я хочу знать, почему. Хочу знать, что я сделала, хочу сказать что-то в свою защиту.
– Нет, нет, Зульетта, позалуйста. Никакого заговора, – сказал Василикос, который мог бы прибавить только, цто молчаливое согласие не есть заговор. – Я зе только сто сказал, вы думаете, будто все – это вы, весь мир – это вы, все сусцествуют лись настолько, насколько это касается вас. Это не…
– Тогда ответьте на один вопрос, Кирилл. Вы слышали, что это чудовище, этот Апплиард говорил о том, как мы ведем себя. Теперь, по-вашему, Кирилл, я такая?
– Да, Зульетта, да. Такая. Извините меня. Вы всегда, если возмозно, дерзитесь, как тиран. У вас нет смирения. Вы не понимаете, цто вас долг перед обществом быть доброй и вести себя так, как угодно Господу. Вы не…
– Можете не продолжать, спасибо. Я обойдусь без помощи. Я была права. – Леди Болдок посмотрела прямо в камеру и заговорила ровным голосом: – Вы, все там, дома или где бы вы ни были, слушайте меня. Вы много слышали обо мне и о том, как я будто бы веду себя, хотя почему это должно вас интересовать и какое вам до этого дело, я представить не могу. Теперь я хочу ответить, если эти люди здесь позволят мне.
Остальные четверо молчали и не шевелились.
– Очень хорошо. Позвольте сказать кое-что об этом мистере Ронни Апплиарде, который так распушил меня. Я была, что называется, очень добра к нему. Может быть, некрасиво упоминать об этом, но сегодня, видимо, забыты все приличия, и я скажу вам, что мистер Апплиард ел мой хлеб и пил мое вино и к тому же…
Она сдержалась, и клевета на Ронни испарилась, не успев сформироваться.
– Он не раз гостил в моем доме. Я помогала ему устанавливать контакты. Я… во всяком случае, вас может удивить, почему мистер Апплиард принимал мое гостеприимство, если так меня осуждает, как он заявил. Позвольте объяснить. У меня есть незамужняя дочь, которая когда-нибудь станет богатой. Я не говорю, что мистер Апплиард…
– О, нет, говорите! – громко сказал Ронни. – Я гонюсь за ее деньгами. В действительности нет, но вам объяснять это бессмысленно. Интересно, когда вам в последний раз пришло на ум что-нибудь новое или когда вы переменили мнение о ком-нибудь? Лет сорок назад?
– Как вы смеете, выскочка, привыкший втирать очки…
– Я скажу вам, как я смею. Смею, потому что первый раз в жизни вы уязвимы. А что до выскочки и втирания очков – больше вам нечего сказать, вам же наплевать на людей, и вы не знаете, как их ужалить побольнее. Все, что вы можете…
– Ронни, – мягко сказал Хамер, – мне кажется, это не всем интересно, может быть, перейдем к…
– Мне плевать, интересно ли это всем или нет! – сказал Ронни, как и намеревался. – И, во всяком случае, черт возьми, всех интересует разговор об одной из самых отъявленных эгоисток Англии.
– Поразительно! – сказала леди Болдок, оттянув губу. – Лекция о морали из уст циничного авантюриста, который только и думает, как наложить лапы на не заработанные им деньги.
– Особенно поразительно слышать это от вас.
– Я по крайней мере никого не обольщаю ради денег, что, по-моему, худшее из возможных преступлений. Втираетесь в доверие, да, притворяетесь влюбленным в чистые и простодушные создания, так как они богаты, а вам хочется разбогатеть, вовсе не думаете, что можете разбить их сердце. Вы меньше всех в мире имеете право…
– Хватит, – сказал Ронни. Леди Болдок слишком глубоко ранила его, и он сделал то, что ни сам, ни любой из его коллег не счел бы возможным, – забыл, где он находится. – Вы ошибаетесь, вот в чем дело. Мне нужна она, а не деньги. Слушайте, я и пальцем не дотронусь до ваших проклятых денег, даже если будете умолять на коленях! Думаете, я опущусь до вашего уровня? Когда я вижу, что…
– Короткий перерыв, – сказал Хамер.
– …что деньги сделали из вас! – сказал Ронни и остановился.
Никто не обращал на него внимания. Знала леди Болдок или нет, что они уже не в эфире, но она увещевала Хамера, стоя у подножия его трона. Василикос двигался к ним. Спаркс перелистывал бумаги на своих коленях. Публика в студии шумела; появился Мак Бин и поспешил к месту действия. Ронни пытался припомнить свои слова.
– Замечательно, – сказал Мак Бин… – Но хорошенького понемножку. Так закусили удила, как я и хотел. Поэтому впредь без личностей, Билл, ладно?
– Что вы ПОДРАЗУМЕВАЕТЕ? – Леди Болдок повернулась к нему. – Я намерена сказать все, что я хочу.
– По существу можете, конечно, но никаких личных выпадов, пожалуйста, и то же попрошу мистера Апплиарда…
– И он подчинится, по-вашему?
– Куда он денется? Он здесь работает. Итак, леди Болдок, – сказал Мак Бин, который был приземистым, грузным, и подобные штуки не раз случались у него за четырнадцать лет работы на ТВ. – Я требую торжественно обещать, что до конца передачи вы будете придерживаться нормальных стандартов публичных дискуссий. Если…
– Не буду я ничего обещать. Уходите.
– Понимаю. – Мак Бин что-то сказал парню в грязном свитере, и тот быстро ушел. – Леди Болдок, как мне ни жаль, прошу вас оставить мою студию.
– Я остаюсь. Я имею право быть услышанной.
– Тридцать секунд, – сказал распорядитель.
– В этом случае я должен удалить вас, на что уполномочен по закону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61