Я делала всё, что угодно, чтобы палочка не получалась, резала слишком тонко или поперёк, а иногда даже попросту глотала сырые клубни, чтобы уничтожить их, что само по себе геройский поступок.Я никогда не бывала в министерстве культуры, но когда я себе его воображала, то всегда видела перед собой классную комнату в Городе Вентиляторов, где десять человек чистили картошку, десять художников-импровизаторов марали бумагу, девятнадцать интеллектуалов сидели без дела, а верховный жрец самостоятельно трудился над коллективной историей.
Если на этих страницах почти не говорится о Китае, то это не значит, что он меня не интересовал: не обязательно быть взрослым, чтобы подхватить эту болезнь, которая у каждого называется по-разному: синомания, синолалия, синопатия, синолатрия, или даже синофагия — называйте, как хотите, всё зависит от того, какие чувства вызывает у вас эта страна. Мы едва начинаем понимать, что интересоваться Китаем, значит, интересоваться самим собой. По странным причинам, которые вызваны, вероятно, её огромными размерами, древностью, ни с чем не сравнимой цивилизацией, её гордыней, изысканной утончённостью, её легендарной жестокостью, необъяснимыми парадоксами, её молчанием и мифической красотой, свободой интерпретаций, которую позволяет её таинственность, её законченностью, её всеми признанной мудростью, тайным господством, постоянством, страстью, которую она внушает, и, наконец, и более всего, своей неузнаваемостью, — по всем этим неблаговидным причинам, человек внутренне отождествляет себя с Китаем, и что ещё хуже, в Китае он видит географическое воплощение самого себя.Так же, как дом терпимости позволяет обывателю воплотить в жизнь свои самые непристойные фантазии, так и Китай становится местом, где позволено предаваться самым низким инстинктам, там учатся говорить о себе. Потому что разговор о Китае — это удобно завуалированный способ поговорить о себе (исключения можно сосчитать по пальцам одной руки). Отсюда и претенциозность, о которой говорилось выше, и которая, под маской злословия и поношения, никогда, однако, не удаляется от первого лица единственного числа.Дети — натуры ещё более эгоцентричные, чем взрослые. Вот почему Китай околдовал меня, как только я ступила на его землю в возрасте пяти лет. Потому что эта мечта, доступная даже незамысловатым умам, обходится не дёшево: по сути все мы — китайцы. Конечно, каждый в той или иной степени, каждый несёт в себе частичку Китая, как у каждого есть некое количество холестерина в крови или самодовольства во взгляде. Любая цивилизация по-своему повторяет китайскую модель. В сети бесконечных повторений можно было бы выделить великую ось истории — доисторический мир-Китай-цивилизация, поскольку невозможно упомянуть одно из трёх понятий, исключив два другие.И, однако, Китай, почти отсутствует на этих страницах. Можно придумать много отговорок: что присутствие Китая чувствуется тем сильнее, чем меньше о нём упоминаешь; что это рассказ о воспоминаниях детства и что, в каком-то смысле, каждое детство это свой Китай; что Срединная Империя слишком интимное место на теле человечества, чтобы я осмелилась описать её более подробно; что при описании этого двойного путешествия — в детство и в Китай — слова становятся особенно слабыми и невыразительными. Все это звучит правдоподобно и мне, наверняка, поверили бы.Однако, я отвергаю все это ради самого досадного довода: эта история происходит в Китае, но едва ли именно там. Можно было бы с успехом сказать, что всё это случилось не в Китае, — причин тому нашлось бы немало. Приятнее было бы думать, что эта страна больше не Китай, что он куда-то исчез, и что на краю Евразии появилась огромная по численности нация, бездушная и безымянная, а, значит, и не способная истинно страдать. Увы, я этого сделать не могу. И, вопреки всем ожиданиям, эта отвратительная страна, была именно Китаем.Что вызывает сомнение, так это присутствие в Китае иностранцев. Необходимо понять, что означает слово «присутствовать». Конечно, мы жили в Пекине, но разве можно говорить о «присутствии», когда ты так тщательно изолирован от китайцев? Если доступ к остальной территории страны запрещён? Если общение с её жителями невозможно?За три года мы по-настоящему были знакомы только с одним китайцем: это был переводчик из посольства, милый человек, носивший неожиданное имя Чанг. Его французский был восхитителен и изыскан, с очаровательными фонетическими неточностями: например, вместо того, чтобы сказать «в прошлом», он говорил «в очень холодной воде», потому что так он слышал слово «в прошлом» Речь идёт об ошибке в произношении фразы «dans l'autrefois», что в переводе с франц. означает «в прошлом». Китаец произносит эти слова «dans l'eau tres froide», что звучит почти также, но означает «в очень холодной воде».

. Мы не сразу поняли, почему господин Чанг так часто начинал свою речь с фразы «в очень холодной воде». Но его рассказы об этой «холодной воде» были всегда чрезвычайно интересны, и чувствовалось, какую ностальгию они у него вызывают. Однако, именно из-за упоминаний о «холодной воде» на господина Чанга обратили внимание и очень скоро он исчез, а вернее испарился, не оставив и следа, как будто его никогда не было.Когда такое случается, предполагать можно всё, что угодно.Довольно быстро его сменила несговорчивая китаянка с неожиданным именем Чанг. Но если господин Чанг был господином, то она не терпела никакого другого обращения, кроме «товарищ». Когда к ней обращались «мадам Чанг» или «мадемуазель Чанг», она поправляла нас, словно речь шла о грамматической ошибке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29