Во время допроса люди неподвижны, камера стоит на месте, только вентилятор вертится. Без него сцена не достигла бы своего накала. Вентилятор играет роль античного хора, но его пассивное присутствие ужасно. Он никого не осуждает, ни о чём не думает, просто служит фоном и безукоризненно выполняет свою работу. Он полезен, и у него нет своего мнения. О таком подпевале мечтают все тоталитарные режимы.Даже если бы меня поддержал знаменитый югославский режиссёр, вряд ли мне удалось бы убедить других в верности моей теории о вентиляторах. Но это совершенно не важно. Неужели на свете ещё остались простаки, которые думают, что теории нужны, чтобы в них верить? Они нужны, чтобы раздражать обывателей, кружить головы эстетам и смешить всех остальных.Самые поразительные истины не поддаются анализу. Виалату Александр Виалат (1901-1971) — французский писатель, переводчик, журналист.

принадлежат замечательные слова: «Июль месяц — самый месячный месяц». Было ли сказано когда-либо что-нибудь более удивительное об июле?
Я давно уже не живу в Пекине, и у меня больше нет коня. Пекин я заменила листом белой бумаги, а коня — чернилами. Моё геройство глубоко затаилось.Я всегда знала, что быть взрослым — немногого стоит. Половое созревание это эпилог жизни.В Пекине моя жизнь имела огромное значение. Человечество нуждалось во мне.Впрочем, я ведь была разведчиком, и тогда шла война.Наша армия придумала новый способ борьбы с врагом.Каждое утро по распоряжению китайских властей обитателям гетто доставляли натуральные йогурты. Перед дверями квартир ставили ящики со стеклянными баночками, накрытыми простым листом бумаги. Белый йогурт был сверху покрыт слоем желтоватой сыворотки.На рассвете отряд мальчишек отправлялся к квартирам восточных немцев. Они приподнимали крышку, выпивали сыворотку и заменяли её тем же количеством жидкости из собственного организма. Затем они клали крышку на место и незаметно удирали.Мы никогда не узнали, съедали наши жертвы свои йогурты или нет. Похоже, что да, потому что ни одной жалобы не поступило. Эти китайские йогурты были такие кислые, что странному вкусу вполне могли не придать значения.Мы были в полном восторге от собственной подлости и называли самих себя грязными подонками. Это было здорово.
Восточные немцы были крепкими, храбрыми и сильными. Они считали, что достаточно просто отколотить нас. Но по сравнению с нашими пакостями это были игрушки.Мы-то вели себя как настоящие мерзавцы. Мы были гораздо слабее неприятеля, хоть их и было меньше, но мы превосходили их в жестокости.Когда кто-то из наших попадал в плен к немцам, он возвращался оттуда через час в синяках и шишках.Когда мы брали языка, то тоже не оставались в долгу.Начать с того, что мы обрабатывали пленника гораздо дольше. Маленького немца мучили полдня, а то и больше.Сначала в присутствии жертвы мы с вожделением обсуждали её дальнейшую судьбу. Говорили мы по-французски, и немец ничего не понимал, а потому ещё больше боялся. Такое жестокое ликование было в наших голосах и на лицах, что всё было понятно без слов.Мы не любили мелочиться:— Отрежем ему… — было классическим вступлением нашей устной пытки.(Среди восточных немцев не было ни одной девочки. Для меня это было загадкой. Возможно, родители оставляли их дома в Германии с тренером по плаванию или метанию ядра.)— Ножом господина Чанга.— Нет! Бритвой господина Зиглера.— И заставим его их сожрать, — выносил приговор прагматик, чуждый мелких подробностей.— С приправой из его собственного…— Очень медленно, — добавлял любитель наречий.— Да! Пусть прожуёт хорошенько, — говорил комментатор.— А потом пусть блюёт этим, — изрекал богохульник.— Ну, вот ещё! Так ему будет только лучше! Надо, чтобы оно осталось у него в животе, — кричал хранитель святынь.— Надо заткнуть ему…, чтобы оно никогда не вышло наружу, — преувеличивал наш дальновидный собрат.— Да, — соглашался последователь святого Матфея.— Ничего не выйдет, — говорил обыватель, но его никто не слушал.— Замажем его цементом. И рот заткнём, чтобы он не мог позвать на помощь.— Закупорим ему все дырки! — восклицал мистик.— Китайский цемент это же дерьмо, — делал замечание эксперт.— Тем лучше! Значит, замажем его дерьмом! — снова отзывался мистик в трансе.— Но он же так умрёт! — лепетал трус, принимавший себя за Женевскую Конвенцию.— Нет, — отвечал последователь святого Матфея. — Он у нас так легко не отделается. Надо, чтоб он мучился до конца!— До какого конца? — волновался Женевская Конвенция.— Ну, до обычного конца. Когда мы отпустим его, и он побежит жаловаться мамочке.— Представляю его мамашу, когда она увидит, как мы отделали её сынка!— Будет знать, как рожать немецких детей!— Хороший немец — это немец, замазанный китайским цементом.Этот лозунг вызвал бурю восторга.— Ладно. Но сначала надо вырвать ему волосы, брови и ресницы.— И ногти!— Вырвем ему все! — восклицал мистик.— И смешаем с цементом, чтобы было прочнее.— Будет знать!Такая патетика быстро истощала наш лексикон. А поскольку у нас часто бывали пленники, приходилось проявлять чудеса воображения, чтобы придумать новые, не менее эффектные угрозы.Нам не хватало частей тела, с таким остервенением мы эксплуатировали свой словарный запас. Лексикографам было чему у нас поучиться.— По-научному это ещё называется тестикулы.— Или гонады.— Гонады! Это как гранаты!— Взорвём ему гонады!— Сделаем из них гонадинчики!Я говорила меньше всех на этом словесном турнире, где слова передавались по эстафете. Я слушала, покорённая красноречием и злой отвагой. Слова летали от одного к другому, как жонглёрские шарики, пока какой-нибудь растяпа не запнётся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29