— Новый рентгеновский аппарат... — с сомнением произнес Байон. — Это нам не поможет. У меня нет необходимости знать, где находятся люди...
— С его помощью вы сможете читать документы, — продолжил Роджерс. — Или читать по губам.
Байон был весь внимание, но продолжал сомневаться.
— Генерал Майкл Роджерс, скажите, почему я должен верить, что вы не работаете на Доминика?
— Потому, что нам также известно о том самом двойном убийстве двадцатилетней давности, — ответил американец. — Больше того, нам стало известно имя человека, который был тогда вместе с ним. Это все, что я пока могу сказать вам, добавлю лишь: я хочу, чтобы Доминик предстал перед судом.
Байон посмотрел на своих людей, которые в свою очередь не сводили глаз со своего шефа.
— Следить за мониторами! — грозно прикрикнул он. Офицеры послушно повернули головы. Байон буквально умирал от желания выбраться отсюда и приступить к активным действиям.
— Хорошо, — вздохнул полковник. — Как мне связаться с этим вашим волшебником?
— Оставайтесь на месте. Я распоряжусь, чтобы он вам перезвонил.
Байон согласился и повесил трубку. Затем он приказал сержанту Маре взять троих и вести наблюдение за их домом снаружи. В случае подозрения, что кто-то следит за зданием или собирается его захватить, они должны были немедленно связаться с ним по радио.
Однако Байон уже чувствовал нутром, что генерал Роджерс хороший человек. Точно также, как он чувствовал, что Доминик плохой.
Остается надеяться, что мое нутро не потеряло нюх, подумал он, оставаясь возле телефона и наблюдая, как сержант Маре уводит людей на задание.
Глава 41
Четверг, 9 часов 34 минуты, Студио-сити, штат Калифорния
Сам он представлялся как Стриткорна — что в равной степени можно было понимать, и как «уличный мозоль», и как «уличный забулдыга», и как «уличный пошляк». А занимался он тем, что торговал аудиокассетами, продавал их прямо из сумки, которую таскал за собой и которая была сделана из шкуры пантеры. Вот уже больше года день за днем около семи утра этот негритянский юноша оставлял свой видавший виды «фольксваген» на стоянке за магазинами, что протянулись вдоль улицы Лорел-Кэньон в Студио-сити, и направлялся в сторону бульвара Вентура. Его черные кожаные сандалии не спеша шлепали по мостовой, передвигаемые худыми ногами, которые торчали из-под длинных сухих листьев суданской набедренной юбки. Юбка держалась на подтяжках из шкуры леопарда. Под подтяжками была черная футболка с разводами соли от пота и надписью, сделанной белыми буквами: «СТРИТКОРНА РЭП». Его голова была выбрита по бокам, а оставленная посреди макушки длинная прядь была закручена с помощью деревянной шпильки в замысловатую куксу. Глаза юноши скрывали полукруглые солнечные очки, а крохотные «пирсинги» с камушками, вставленные и в ноздри и в язык, блестели от пота и слюны.
По пути к своему рабочему месту он всегда не терял времени. Улыбаясь, он выкуривал на ходу «косячок» марихуаны, чтобы подготовиться к дневному выступлению и торговле. Постепенно расслабляясь от дыма, парень начинал подергивать подвижными кистями худых рук в такт неведомой музыке, звучавшей в его голове. Его бедра начинали ритмично двигаться, он закрывал глаза и, продолжая идти вперед, принимался слегка прихлопывать в ладоши.
Каждый день он напевал речитативом новые тексты. Сегодня это было что-то вроде: «Было, было б, было, было в все ништяк, если в я достал и засосал „косяк“. У меня семь бед, но один ответ, если жаден сосед, закурю и привет. Жадность сеет он вновь, зерна всюду взошли и сосут мою кровь, но я возьму конопли. Никого не боюсь, хоть и сам не свой, по дороге пройдусь, брат, иди за мной».
Стриткорна дошел до угла и стал пританцовывать на месте. Не теряя ритма, он скинул сумку на тротуар и расстегнул на ней молнию. Внутри лежали кассеты с записями. Включив маленький магнитофон, он продолжил выступление. Обычно за день он продавал пять-шесть кассет. Оплата была добровольной. Поскольку сам он был занят выступлением, маленькое написанное от руки объявление просило потенциальных покупателей заплатить столько, сколько те сочтут нужным. Большинство оставляли по пять долларов, лишь немногие — доллар или два, а некоторые давали даже десятку. В среднем получалось долларов тридцать в день — как раз хватало на курево, бензин и еду.
«Было, было б...»
Рекордным стал день, когда его пригласили на студию, что располагалась через улицу, на Рэдфорд-авеню. Его показали в вечерней юмористической программе в одной из уличных сцен, и он заработал столько, что денег хватило на перезапись части его собственных выступлений. До этого он записывал себя в живую, прямо на улице. Все, кто покупали у Стриткорны кассеты, становились обладателями оригиналов. Теперь у них появился выбор.
Обычно Стриткорна заканчивал работу часов в восемь-девять вечера, когда видеосалон чуть дальше по улице уже сдавал на прокат все, что хотели посетители, аптека и книжный магазин закрывались, а движение транспорта стихало. После этого он возвращался к машине, выезжал на боковую улицу или на стоянку возле закусочной и читал при свете фонарей или свечки.
В последний день своей жизни Стриткорна занял свой пост в семь часов десять минут. За последующие два часа он продал одну кассету за десять долларов. В четверть десятого он прикурил очередной «косяк» и снова принялся исполнять свой рэп: «Я брожу по кварталу, здесь знакомых немало...»
Он так и продолжал танцевать с закрытыми глазами, когда двое молодых белых пересекли Лорел-Кэньон. Высокие блондины неспешно шли по улице, жуя свернутую в сэндвичи пиццу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146