- Как вас зовут? - Боб Джерми. - Американец? - Да, но какое...
Пользуясь снующей взад и вперед толпой, я кружил незаметно вокруг беседовавших, стараясь не проронить ни одного слова.
- Слушай, сынок, - снова перебил его человек со шрамом, - я тоже американец и делаю здесь большое дело для Америки. Ты можешь помочь нам здорово. Идем со мной, я тебе все объясню.
- Но как я смогу помочь, сэр? - колебался юноша.
- Пойдем и все узнаешь. Мне не хочется прибегать к официальным мерам задержания.
Агент вынул бумажник, вынул из него крупную купюру и бросил ее на стол.
- Здесь будет половина на чай этому болвану, - кивнул головой в сторону пробегавшего кельнера. - Идем Боб! Ты, кажется, отличный парень!
С некоторой нерешительностью Боб пошел за агентом.
Публика в зале успокоилась, все занимали места, неторопливо ожидая следующего номера.
Следить за человеком со шрамом, завладевшим Бобом, не имело смысла. Следить за ним на открытой улице, хотя бы и ночью, а тем более в каком-нибудь частном помещении, куда он вел юношу, было сопряжено только с опастностью немедленного разоблачения и без всякой надежды на успех.
Я опустился на стул и машинально следил за довольно упитанным японцем - кельнером, обслуживавшим Боба Джерми. Не найдя его за столом кельнер небрежно сунул в карман оставленную купюру и направился, повидимому на кухню. Однако, по пути туда, он бросил вокруг себя испытующий взгляд и юркнул в туалетную комнату.
Внезапно, еще совсем не осознанная мысль заставила меня сорваться с места и устремиться в туалетную комнату, дверь вкоторую я тот час открыл рывком.
К первому мгновению я успел уже приготовиться и моментально зафиксировал фигуру кельнера, стоявшего у правой стены, на которой в изящно инкрустированом бра горела лампа. Японец стоял спиной к двери и внимательно разглядывал один из углов ассигнации. Почти одновременно со звуком открываемой мной двери, рука японца, смяв бумвжку, опустилась в карман и он, приняв безразличный вид, выскользнул из туалетной комнаты, низко склонив голову.
Кельнер успел пробыть там три, может быть четыре, но ни в коем случае не пять секунд!
Таким образом, мне удалось открыть одного из агентов человека со шрамом.
Выйдя из туалетной комнаты, я уселся за столик и долго, но тщетно искал глазами кельнера. Он исчез.
* * *
Отметив это место в донесении, Хаяси передал его секретарше.
- Амина, сделаем несколько иначе. Мне нужны две копии этих писем, одну точную копию всех десяти и другую - со всеми добавлениями и дополнениями.
- Хорощо.
- Вот этот кусок из донесения этого "желтого немца"... Какая ирония! Желтый ариец!... - Впечатайте этот кусок во вторую, дополненную копию. Вот здесь. После заметок Ришара.
- Хорошо. Ясно. Можно взять? - секретарь кивнулана стопку листков с пометкой "7".
- Нет, здесь еще есть продолжение рассказа француженки. Сейчас просмотрю.
Хаяси зажег сигарету, затянулся и придвинул к себе непросмотренную часть листков с пометкой "7".
* * *
Милая Кэт!
Вместе с этими записками Анри Ландаля посылаю тебе еще и продолжение рассказа Элли.
Теперь будет что читать тебе, так же как и мне, было что писать.
Ну, а обо всем прочем напишу тебе в следующем письме.
Сейчас запечатаю письмо, отдам Дику и пойду провожать его через сад. Там в нашем укромном уголке мы немного задержимся... Вчера я его не видела, ну, и... ты же понимаешь... Я как-то физически хочу чувствовать его горячие пальцы у себя в трусиках... И хочется потрогать у него. А сначала, я немного его подразню! Ох, милая Кэт! У меня там уже мокро...
Потом, в следующем письме больше об этом.
Твоя Мэг.
Удар кинжала.
(Продолжение рассказа Элли)
Как сквозь сон помню какие-то длинные переходы, повороты, лестницы. И, наконец, темное, сырое подземелье.
Проскрипела тяжелая, железная, на ржавых петлях дверь и я очутилась в мрачной камере без окон, освещенной тусклой, запыленной лампочкой, подвешенной к потолку и забранной решоткой. Кроме голого, деревянного топчана в камере не было ничего.
"Вот и конец" - подумала я. - "И все... и все... и все..." - эти слова стучали у меня в голове как молоток.
Что же мне делать: лечь на топчан и наивно ждать конца.
Было ясно, что Хаяси живой меня не выпустит и всеми силами попытается узнать содержание записки.
Сказать?... Нет! Это значит предать отца, Рэда, себя.
Что с Рэдом? Хаяси постарается отомстить ему. Убьет? Нет, пожалуй, побоится.
Что же делать? Мысли, одна беспорядочней другой, метались у меня в голове. Противная дрожь била меня.
"Надо успокоиться и взять себя в руки. Рэд умный. Он что-нибудь придумает."
При мысли о Рэде мне стало легче. "Ничего, как-нибудь обойдется."
Свалившись от усталости на топчан, я незаметно уснула.
Сколько я спала не знаю.
Утро или ночь.
Пробуждение было ужастно. Мучила нестерпимая жажда. Во рту пересохло, язык стал деревянным, распух, и заполнил весь рот.
В голове бродили обрывки смутных мыслей, но я никак не могла сосредоточиться.
С трудом поднимаюсь и делаю насколько движений. Все-таки хоть какое-то движение.
Осматриваю камеру. Голые стены, железная дверь, покрытая толстым слоем ржавчины, неровный пол... И тишина, могильная тишина.
Мне становится жутко, невыносимо жутко. Лучше что угодно, чем эта страшная картина. Мне вспоминаютя заживо замурованные. Где-то я читала об этом.
Хотя бы какой-нибудь звук!
Постучать в дверь?.. Но мои маленькие кулачки не производят никакого шума. Дверь даже не дрожит, как в каменную стену.
Пытаюь кричать, мой голос тут же глохнет в этом каменном гробу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83