И хотя знала ее почти наизусть, любила перечитывать, в память о том времени, когда юной девушкой оплакивала несчастья пылкой поэтессы, брошенной жестоким лордом Нелвилем. На этот раз она скоро утратила всякий интерес к этой истории – слышала свой голос, но не понимала ни слова из тех, что произносила. Лорд Нелвил был теперь не англичанином, но русским, в сером костюме и зеленом жилете. Удивительно, как смогла запомнить столько деталей, ведь видела его всего миг. К счастью, постоялец не поднял головы и не посмотрел на окна второго этажа, иначе она умерла бы от стыда. Маркиза запнулась на очередной фразе.
– Вы не устали, Софи? – спросила мать.
– Думаю, этот роман утратил для меня прелесть новизны. Пойду, возьму в библиотеке другой.
– Не стоит, дитя мое, уже поздно…
– Пойду. Скоро вернусь.
Если бы кто-то осмелился сказать, что она воспользовалась этим предлогом, дабы увидеть Озарёва, ее бы это искренне возмутило: не было ничего необычного в том, чтобы пойти в библиотеку за книгой, как вчера или как завтра… И все-таки, когда женщина приблизилась к дверям, странная надежда вспыхнула в ней, душа замерла, как будто одна ее частичка обманывала другую. Софи открыла дверь, библиотека была пуста. Только часы нарушали тишину. Она положила книгу и подошла к окну, что выходило в сад. Тени деревьев на газонах, тихие аллеи. Должно быть, их квартирант уже в своей комнате. Где-то напевал его денщик. Забыв, зачем пришла, госпожа де Шамплит села в кресло. Ее охватила вдруг беспричинная грусть.
Спустя полчаса пришли родители. Господин де Ламбрефу вернулся из Тюильри, куда отправился с друзьями приветствовать возвращение короля и засвидетельствовать ему свое почтение. Он без умолку рассказывал трогательные истории о восторге, который вызвало появление Людовика XVIII. За ужином рассуждал о великом будущем, что ждет французский народ благодаря мудрости государя и благосклонности царя. Дочь слушала его снисходительно, хотя еще вчера подобные разговоры вызвали бы у нее исключительно раздражение.
– Даже те, кто поначалу не склонен был доверять русскому императору, сегодня были совершенно покорены его благодушием и мягкостью, – говорил граф, разделываясь с курицей. – Подумайте только, друг мой, чтобы не оскорбить нашего короля тем, что город наводнен иностранными солдатами, он решил, что в день возвращения государя в Париж все войска союзников останутся в казармах. Я не встретил ни одного русского, прусского и австрийского офицера…
Глаза Софи наполнились слезами, руки ослабели, пришлось положить их на стол: так это не ради нее Николай Озарёв расстался с мундиром. Какой же наивной дурочкой надо быть, чтобы приписать ему подобную душевную тонкость! «Итак, мое первое впечатление оказалось верным, – сказала она себе. – Это всего лишь русский!» И пока родители беседовали где-то за тысячи лье от нее, мечтала оказаться в полном одиночестве.
Муж ее умер два года назад, с тех пор вдова жила в каком-то умственном и физическом оцепенении, из которого, казалось, никто и ничто не в состоянии ее вывести. Хотя господин де Шамплит вызывал у нее лишь восхищение, граничившее с уважением. Он завоевал ее своими идеями, удержал – нежностью. Потеряв его, женщина лишилась друга, но не возлюбленного, и втайне была благодарна ему, что они так мало были близки: теперь никакие терзания плоти не нарушали чистоту ее воспоминаний. Софи считала себя рассудительной, спокойной, холодной даже, неспособной изведать радость и тяготы любовных мук, воспеваемых модными писателями. И это несколько примиряло ее с судьбой.
Слуга принес лимонный сорбет. Она погрузила ложечку в маслянистую холодную массу. Вдруг раздался выстрел. Госпожа де Ламбрефу прижала руки к груди. Граф отбросил салфетку и воскликнул:
– Королевский фейерверк! Скорее в сад, оттуда нам будет его прекрасно видно!
Софи поднялась из-за стола и последовала за родителями. Заметив в аллее Озарёва, вздрогнула и подумала: «Ну и что? Я к этому готова! В этом нет ничего необычного!» Он снова был в военной форме. В этом ей виделось подтверждение его искренности. Отец захотел представить дочери офицера, она честно сказала:
– Мы уже знакомы.
Это удивило родителей, которые теперь терялись в догадках. Фейерверк рассыпался в небе золотым дождем. Из дома вышли слуги. Господин де Ламбрефу по-отечески покровительственно приглашал их на главную аллею:
– Мариетта, Любен… Вы ничего не увидите из угла, где стоите… Французы не каждый день встречают своего короля!..
Слуги встали позади, на почтительном расстоянии от хозяина. Софи слышала, как они шептали:
– Как красиво! Как будто звезды!..
Ординарец Озарёва крестился после каждого залпа! Варвар! Говорят, спит на полу в коридоре под дверью своего господина, который, должно быть, тоже не слишком цивилизован, раз допускает подобное. Она украдкой взглянула на него: лицо молодого человека сочетало в себе детскость и дикость. Лицо ребенка, наблюдающего за пожаром. «Что ж, он совершенно иной породы, – заключила госпожа де Шамплит. – Говорит по-французски, но думает-то – по-русски!» Сильный залп заставил ее вздрогнуть. Одна из служанок закричала от страха, кто-то заметил:
– Самый красивый!
На небосводе рассыпались огни, отражаясь в окнах, превращая деревья в пышные черные кружева.
– Прекрасно, – удовлетворенно заметил граф. – Как жаль, господин Озарёв, что вам не удалось увидеть королевский кортеж…
Смущенный Николай не знал что ответить, и вдруг Софи обнаружила, как сладким голосом произносит:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47