Сперва скованная этим августейшим соседством, Фикхен очень быстро осваивается и поддерживает беседу с тактом и живостью. Чтобы дать ей прийти в себя, Фридрих II задает ей много вопросов. «Он спрашивал меня обо всем, говорил об опере, комедии, поэзии, танцах – в общем, о тысяче вещей! Речь шла обо всем, о чем можно говорить с четырнадцатилетней девочкой… У окружающих глаза широко раскрылись при виде короля, беседующего с ребенком». С раскрасневшимися щеками, в красивом платье с чужого плеча, с бьющимся от волнения сердцем, Фикхен чувствует на себе взоры всех присутствующих. Как бы в подтверждение ее триумфа король просит ее передать тарелочку с вареньем некоему мужчине, стоящему за ней, и при этом нарочито громко говорит придворному: «Примите этот дар из рук воплощения Любви и Грации!» От этого комплимента, сказанного при всех королем Пруссии, Фикхен вне себя от радости. Она будет помнить его слово в слово и через тридцать лет. Поистине ей кажется, что она – Золушка, приехавшая из провинции прямо на ослепительный бал и покорившая все сердца, начиная с самого короля. Завтра надо будет отдавать платье. Но она уверена, что впереди, за рубежом, ее ждет еще большая роскошь.
Через несколько дней они покидают Берлин. В Шведте, на Одере, Фикхен расстается с отцом; не получив приглашения в Россию, он возвращается в Штеттин. Несмотря на возбуждение, вызванное поездкой, Фикхен тяжело переживает это расставание. Ей кажется, что она больше не увидит этого доброго и простодушного человека. И она не ошибается. А он, взволнованный до слез, повторяет одно и то же: «Будь верна твоей вере, дитя мое! Не забывай читать мои наставления!» Вся в слезах, она обещает ему все выполнять. Только у Иоганны сухие глаза и холодная голова.
Чтобы перехитрить интриганов противоположного лагеря в России, было решено, что обе принцессы поедут под вымышленными именами. На документе Иоганны значится: «Графиня Рейнбек». Как она полагает, эта тайна придает поездке остроту. Четыре тяжелые кареты, в которых едут мать, дочь, их свита и багаж, очень неудобны и плохо подвешены. Да и время года для путешествия – не лучшее. Снег еще не выпал, но очень холодно, и не спасают даже маленькие жаровни внутри карет. Закутанные в меха, с лицом, закрытым маской, чтобы уберечь нос и щеки, женщины едут в полузабытьи. Порою сильный толчок причиняет боль в пояснице. Слышатся вскрики. Карета опрокидывается в канаву. Кучер бранится. Приходится выходить на ледяной ветер. И снова в путь. Перегоны длинные, монотонные и утомительные. На прусских почтовых станциях еда невкусная, а покой ненадежный. Как напишет Иоганна: «Комнаты для проезжающих не отапливались, и нам приходилось ютиться в комнате самого станционного смотрителя, мало отличавшейся от свинарника: муж, жена, сторожевая собака, куры и дети спали бок о бок в колыбельках, кроватях, за печкой и на матрацах на полу». У Фикхен несварение желудка от большого количества выпитого пива. За Мемелем дорога становится еще хуже. Почтовые станции, хоть и ужасные, вообще пропали! Как их ругали, а сейчас и они бы пригодились. Приходится нанимать лошадей у крестьян. Чтобы запрячь весь обоз, нужно двадцать четыре лошади. Каждый раз споры, торг, все это раздражает Иоганну. В ожидании снега к каретам привязывают сани.
В Елгаве, куда наконец прибыли измученные путешественницы, стоит русский гарнизон. Начальник его, полковник Воейков, весьма учтиво представляется Иоганне, показывает ей город и сообщает, что ему поручено сопровождать ее до Риги. На следующий день, подъезжая к Риге, Фикхен и мамаша испуганно вздрагивают от множества выстрелов. Воейков объясняет, что эта пальба – салют местного гарнизона в их честь. Обоз останавливается. Князь Семен Кириллович Нарышкин, придворный церемониймейстер и бывший посол в Лондоне, с вице-губернатором князем Долгоруким с глубоким поклоном представляются немецким принцессам, передают им от имени императрицы собольи шубы и просят пересесть в парадные сани; в них они быстро едут в замок. Там лакеи в ливреях размеренным шагом проводят их в отведенные апартаменты.
Еще не придя в себя от неожиданной перемены обстановки, Иоганна и Фикхен быстро переодеваются и направляются в салоны, где их ожидает довольно пестрое общество. Видя склоненные перед ней головы, Иоганна чувствует себя на верху блаженства. После грубости почтовых станционных смотрителей эти почести ей как награда за все тяготы. Она напишет впоследствии: «Когда я направляюсь к столу, в доме слышится музыка, играют трубы, флейты и гобои, на улице бьют барабаны гвардейцев… Мне не верится, что все это из-за моей скромной персоны, ради которой в других местах едва ударят в барабан, а то и вовсе ничего не слышно». А Фикхен жадно вглядывается в этот новый мир. Вокруг все говорят по-французски и по-немецки, а ведь она в России! На родине Петра Великого и, может быть, в будущем ее родине. Наконец она там, куда стремилась. С этого дня каждый ее шаг имеет значение. Главное – не споткнуться, не ошибиться.
Осмотрев Ригу, путешественницы, под предводительством Нарышкина, вновь пускаются в дорогу. Едут прямо в Санкт-Петербург, где по приказу императрицы они отдохнут и пополнят свой гардероб, прежде чем предстанут перед двором, который находится в это время в Москве.
Организация поездки вполне устраивает Иоганну. Ее сопровождают несколько офицеров, шталмейстер, метрдотель, кондитер, несколько поваров, виночерпий с помощником, слуга, приготовляющий кофе, восемь лакеев, два гренадера и два каптенармуса. Впереди скачет эскадрон кирасиров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25