ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Даже Семен Сергеевич заинтересовался, получив информацию по своим партийным каналам.
В принципе, Семен Сергеевич был человеком не вредным. Он был нормальным. И гноил Моню потому, что так полагалось, а вовсе не по зову сердца. Если бы Моня был не Моня, а кто-нибудь другой, и если бы этот другой не пытался с таким остервенением качать права, добиваясь неположенного, то Семен Сергеевич, скорее всего, относился бы к старшему инженеру вычислительного центра с уважением и симпатией. Из-за выдающейся работоспособности и безусловного профессионализма.
Поэтому когда ему донесли, что в Монином сне он был одним из персонажей, Семен Сергеевич испытал странно приятное чувство и сделал у себя в памяти небольшую пометочку. А когда месяца через два ему принесли на согласование список кандидатур на районную профсоюзную конференцию, пометочка напомнила о себе, и Семен Сергеевич твердой рукой внес в него старшего инженера Хейфица.
Узнавший об этом Моня сперва никакой благодарности не ощутил, но немногие еще сохранившиеся доброжелатели сообщили ему, что Семен Сергеевич воткнул его в список лично, что от таких вещей не отказываются, что данный факт символизирует собой начало перелома в общественном мнении и что в Мониной жизни, вполне возможно, произойдут позитивные изменения.
И Моня поперся в электричке по Ярославской дороге в дом отдыха, где должна была проходить конференция.
Этот день вполне можно было считать потерянным для жизни, если бы в перерыве не обрушилось на делегатов море профсоюзного изобилия. Появившиеся ниоткуда столы и лотки, заполнившие все фойе перед конференц-залом, ломились от японских зонтиков, итальянских кроссовок, французских духов и американских сигарет. Ветераны конференций, размахивая пухлыми бумажниками и роняя капли пота, летали из одной очереди в другую, сметая в бездонные сумки халявный дефицит. Уже закручивались знакомые по продмагам водовороты, уже начиналось то там, то здесь привычное выяснение отношений, уже взвыл прижатый в углу интеллигент: «я за женщиной занимал… в шляпке…», — уже проревел откуда-то слева командный голос: «больше двух пар в одни руки не отпускать!» — а Моня, никем не предупрежденный и не успевший подготовиться, сжимал в мокром кулаке единственную свою двадцатипятирублевку, просовывал голову сквозь мельтешащую толпу и подпрыгивал, пытаясь углядеть над головами хоть какое-то соответствие между неожиданно свалившимся на него изобилием предложения и своим, не подкрепленным финансовыми возможностями спросом.
Сделавшая неожиданный рывок толпа швырнула Моню метров на десять в сторону, впечатала в подоконник, завернула в темно-зеленую штору и отхлынула, оставив его наедине со столом, заваленным книгами. Моня выпутался из шторы и тупо уставился на книги.
— Сколько? — нетерпеливо спросила стоявшая за столом продавщица в синем жакете.
— Что сколько? — прохрипел Моня, морщась от боли и потирая ушибленную подоконником поясницу.
— Берете сколько? — Продавщица явно злилась, а за спиной Мони уже раздалось гневное урчание очереди, в которую Моня был насильственно катапультирован.
Моня молча протянул продавщице свой четвертной, та швырнула купюру в картонную коробку, протянула Моне большой и тяжелый полиэтиленовый пакет с кремлевскими башнями и профилем вождя, шваркнула ему рубль с мелочью и снова рявкнула «сколько», обращаясь уже к следующему в очереди.
Сидя в зале, Моня попытался было рассмотреть, что же такое он купил на все оставшиеся до зарплаты деньги, но пакет с вождем зашуршал так громко и противно, что на Моню обернулись сразу два ряда. Поэтому от изучения содержимого пакета пришлось временно отказаться.
Рассмотрел он его только в электричке, возвращаясь домой. Достались Моне: книга неизвестного автора «Голодание ради здоровья», ярко-красный двухтомник Василия Шукшина, которого Моня не любил, сборник стихов про Байкало-Амурскую магистраль, томик зарубежного детектива с Агатой Кристи, Гарднером и Рексом Стаутом, две книжки из серии «Жизнь замечательных людей», материалы какого-то из предыдущих съездов КПСС, еще что-то и академический, болотного цвета, Тацит. Стихи про магистраль и партийные материалы Моня выложил рядом с собой на скамейку, намереваясь случайно забыть, покосился на детектив, потом решил оставить его до дома и раскрыл наугад Тацита, про которого он много слышал, но читать не доводилось никогда.
Судя по всему, речь шла о том, что римляне в очередной раз ввязались в потасовку, не то завоевывая новые жизненные пространства, не то защищая от варваров захваченное ранее. Моня узнал, что противостоявшие римлянам дикие племена собрались в лесу, посвященном почему-то Геркулесу, и решили напасть на римлян под покровом ночи. Что ж, дело обычное. При этом некие херуски, судя по тексту, довольно неприятные типы, заняли вершины холмов, чтобы обрушиться оттуда на римский авангард. Но когда римляне, учуяв недоброе, остановились и двинули на херусков вспомогательный легион из галлов и германцев, оказалось, что херуски куда-то делись, а вместо них на всех равнинах и опушках лесов появились отборные отряды свирепых варваров, которые не стали ждать, пока галлы и германцы воссоединятся с основными силами, а с диким гиканьем рванулись в атаку.
"Распаленных такими речами и требующих боя воинов они выводят на равнину,
— читал Моня, —
носящую название…"
Что?
«Носящую название Идиставизо».
Потрясение овладело Моней не сразу, и мозг его еще продолжал впитывать информацию — равнина Идиставизо расположена между неизвестной ему рекой Визургием… река была, он набирал из нее воду, чтобы напоить раненого… и холмами… были и холмы, когда они шли, ориентируясь по карте, приходилось все время подниматься и спускаться… равнина имеет неровные очертания, на ней растет высокоствольный лес… да, точно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
В принципе, Семен Сергеевич был человеком не вредным. Он был нормальным. И гноил Моню потому, что так полагалось, а вовсе не по зову сердца. Если бы Моня был не Моня, а кто-нибудь другой, и если бы этот другой не пытался с таким остервенением качать права, добиваясь неположенного, то Семен Сергеевич, скорее всего, относился бы к старшему инженеру вычислительного центра с уважением и симпатией. Из-за выдающейся работоспособности и безусловного профессионализма.
Поэтому когда ему донесли, что в Монином сне он был одним из персонажей, Семен Сергеевич испытал странно приятное чувство и сделал у себя в памяти небольшую пометочку. А когда месяца через два ему принесли на согласование список кандидатур на районную профсоюзную конференцию, пометочка напомнила о себе, и Семен Сергеевич твердой рукой внес в него старшего инженера Хейфица.
Узнавший об этом Моня сперва никакой благодарности не ощутил, но немногие еще сохранившиеся доброжелатели сообщили ему, что Семен Сергеевич воткнул его в список лично, что от таких вещей не отказываются, что данный факт символизирует собой начало перелома в общественном мнении и что в Мониной жизни, вполне возможно, произойдут позитивные изменения.
И Моня поперся в электричке по Ярославской дороге в дом отдыха, где должна была проходить конференция.
Этот день вполне можно было считать потерянным для жизни, если бы в перерыве не обрушилось на делегатов море профсоюзного изобилия. Появившиеся ниоткуда столы и лотки, заполнившие все фойе перед конференц-залом, ломились от японских зонтиков, итальянских кроссовок, французских духов и американских сигарет. Ветераны конференций, размахивая пухлыми бумажниками и роняя капли пота, летали из одной очереди в другую, сметая в бездонные сумки халявный дефицит. Уже закручивались знакомые по продмагам водовороты, уже начиналось то там, то здесь привычное выяснение отношений, уже взвыл прижатый в углу интеллигент: «я за женщиной занимал… в шляпке…», — уже проревел откуда-то слева командный голос: «больше двух пар в одни руки не отпускать!» — а Моня, никем не предупрежденный и не успевший подготовиться, сжимал в мокром кулаке единственную свою двадцатипятирублевку, просовывал голову сквозь мельтешащую толпу и подпрыгивал, пытаясь углядеть над головами хоть какое-то соответствие между неожиданно свалившимся на него изобилием предложения и своим, не подкрепленным финансовыми возможностями спросом.
Сделавшая неожиданный рывок толпа швырнула Моню метров на десять в сторону, впечатала в подоконник, завернула в темно-зеленую штору и отхлынула, оставив его наедине со столом, заваленным книгами. Моня выпутался из шторы и тупо уставился на книги.
— Сколько? — нетерпеливо спросила стоявшая за столом продавщица в синем жакете.
— Что сколько? — прохрипел Моня, морщась от боли и потирая ушибленную подоконником поясницу.
— Берете сколько? — Продавщица явно злилась, а за спиной Мони уже раздалось гневное урчание очереди, в которую Моня был насильственно катапультирован.
Моня молча протянул продавщице свой четвертной, та швырнула купюру в картонную коробку, протянула Моне большой и тяжелый полиэтиленовый пакет с кремлевскими башнями и профилем вождя, шваркнула ему рубль с мелочью и снова рявкнула «сколько», обращаясь уже к следующему в очереди.
Сидя в зале, Моня попытался было рассмотреть, что же такое он купил на все оставшиеся до зарплаты деньги, но пакет с вождем зашуршал так громко и противно, что на Моню обернулись сразу два ряда. Поэтому от изучения содержимого пакета пришлось временно отказаться.
Рассмотрел он его только в электричке, возвращаясь домой. Достались Моне: книга неизвестного автора «Голодание ради здоровья», ярко-красный двухтомник Василия Шукшина, которого Моня не любил, сборник стихов про Байкало-Амурскую магистраль, томик зарубежного детектива с Агатой Кристи, Гарднером и Рексом Стаутом, две книжки из серии «Жизнь замечательных людей», материалы какого-то из предыдущих съездов КПСС, еще что-то и академический, болотного цвета, Тацит. Стихи про магистраль и партийные материалы Моня выложил рядом с собой на скамейку, намереваясь случайно забыть, покосился на детектив, потом решил оставить его до дома и раскрыл наугад Тацита, про которого он много слышал, но читать не доводилось никогда.
Судя по всему, речь шла о том, что римляне в очередной раз ввязались в потасовку, не то завоевывая новые жизненные пространства, не то защищая от варваров захваченное ранее. Моня узнал, что противостоявшие римлянам дикие племена собрались в лесу, посвященном почему-то Геркулесу, и решили напасть на римлян под покровом ночи. Что ж, дело обычное. При этом некие херуски, судя по тексту, довольно неприятные типы, заняли вершины холмов, чтобы обрушиться оттуда на римский авангард. Но когда римляне, учуяв недоброе, остановились и двинули на херусков вспомогательный легион из галлов и германцев, оказалось, что херуски куда-то делись, а вместо них на всех равнинах и опушках лесов появились отборные отряды свирепых варваров, которые не стали ждать, пока галлы и германцы воссоединятся с основными силами, а с диким гиканьем рванулись в атаку.
"Распаленных такими речами и требующих боя воинов они выводят на равнину,
— читал Моня, —
носящую название…"
Что?
«Носящую название Идиставизо».
Потрясение овладело Моней не сразу, и мозг его еще продолжал впитывать информацию — равнина Идиставизо расположена между неизвестной ему рекой Визургием… река была, он набирал из нее воду, чтобы напоить раненого… и холмами… были и холмы, когда они шли, ориентируясь по карте, приходилось все время подниматься и спускаться… равнина имеет неровные очертания, на ней растет высокоствольный лес… да, точно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10