Когда все вдоволь наорались, вперед вышел лысый Коновалов.— Понятно, короче, — сказал он солидным голосом. — Только не до конца. Мы, значит, бумажки собираем обратно. Ты нам взамен другие бумажки отдаешь. Как? Облигации?— Акции.— Один хрен. Потом ты едешь в Штаты, колчаковские бумажки на доллары менять. Так?— Да. Так.— А можно так, чтобы ты эти свои акции-облигации на доллары поменял, а наши бумажки до той поры у нас остались? Вернешься с бабками, мы тебе за милую душу их отдадим. А?— Нет. Так нельзя.Коновалов закручинился, и тут вперед вырвался неистовый вождь Софрон.— Трудовой народ, многократно обманутый и ограбленный, — засипел он сорванным голосом, — никак не может согласиться с этой коварной и незаконной затеей наймитов капитализма и сионистских кругов реакционной общественности. Мы требуем восстановления социалистической законности. Защиты прав трудящихся! Возврата к ленинским нормам!Он митинговал долго. Толпа обмякла.— Заткнись, гражданин Софронов, — вклинился Огонек, выслушавший очередное указание. — Заткнись и замолкни. Если ты можешь что по делу сказать, говори, только быстро, а то никакой возможности тебя слушать больше нету. Давай предложи что-нибудь — и поехали дальше. Караул, между прочим, устал. — Он кивнул в сторону зябнущих конвойных.— Требуем, — неожиданно прорезавшимся звонким голосом произнес Софрон и вытянул из кармана ватника грязный листок бумаги. — С учетом особенностей текущего момента и трагических событий, приведших к кровопролитию, за которыми последовал беззаконный передел и захват народного достояния, требуем. Первое. Принять к сведению предложение гражданина Америки Дица. Второе. Создать народное акционерное общество, имея в виду последующий сбор колчаковских купюр и их обмен на американские доллары США в духе гласности и социальной справедливости. Третье. Выразить недоверие реакционному и продажному руководству зоны и провести все мероприятия под контролем вольных властей с непременной юридической экспертизой и нотариальным удостоверением.— Ага, — произнес Зяма, глядя в темно-серое небо. — Разбежались прямо вольные власти. Сейчас они сюда поедут, с юридической экспертизой.Но совершенно неожиданно фантастическое предложение Софрона получило поддержку собравшихся. Просто так обменивать хоть и непонятные, но явно чего-то стоящие колчаковские деньги на вовсе уж неизвестно что, никто не хотел. По-видимому, Кондрат почувствовал настроение, потому что поманил Зяму рукой и что-то прошептал на ухо.— Будем решать вопрос, — казенным голосом объявил Зяма. — Расходитесь.На следующий день Адриан, запертый во избежание неприятностей в санчасти, случайно подслушал беседу Дениса и полковника Таранца.— Не могу я, понимаешь, нет? — орал Таранец под окном лазарета. — Не могу объект оголить! Вы бы еще сто человек надумали вывозить! Совсем, что ли? Слетай один. Ну, Софрона захвати с собой, чтобы не вонял тут. И то — четверых в конвой давать, а у меня народу с гулькин хрен, скоро уже впору будет офицеров на вышки ставить. Опять же — это сколько вертушек надо вызывать, чтобы всю вашу гоп-компанию в Мирный вывезти? Это же чертова прорва!— Вертушки — не твое дело, — вежливо объяснял Денис. — Это я решу. Ты конвой дай.— Нет у меня столько конвоя! — взвыл Таранец. — На одиннадцать зэков — сколько надо конвоя? Умеешь считать? Двадцать два человека надо конвоя. Да капитана Сучкова в сопровождение. Всего двадцать три. Если ты все можешь, из Мирного конвой затребуй. Им там все равно делать не хрена.— Ты меня на горло не бери, — посоветовал Денис. — А то я сейчас в зоне скажу, что ты тут залупаешься, и кончатся наши с тобой разговоры. Мне, если честно, плевать, откуда конвой будет. Из Мирного, так из Мирного. Будем с мирненским начальством договариваться. Моральный кодекс коммунизма помнишь? Кто не работает — тот да не ест.Таранец мгновенно сбавил тон.— Да ладно тебе. Я ж тебя как человека прошу. Куда такую прорву тащить… Я ж по-людски. И ты давай по-людски.— А если по-людски, то и нечего базарить. Сколько можешь дать?— Четверых. Ну пять человек. От силы шесть.— Дашь шестерых. Плюс Сучкова.— А как же… У меня же инструкция…— Подотрись.Через три дня в небе над зоной засвистело. На плац перед курганом один за другим садились пятнистые вертолеты, разметая свежевыпавший снег. Трое близнецов в тулупах, белых бурках и мохнатых шапках побежали, пригибаясь, к кабинету Таранца. Чуть позже Адриан увидел в свете прожектора, как туда же под конвоем повели Веревкина.Заинтригованный происходящим, Адриан зажал в углу старика Дица, пришедшего навестить, и начал допрашивать.Старик доложил Адриану, что некоторое количество заключенных численностью около десяти человек, может, и поболе будет, встали на путь деятельного раскаяния в совершенных преступлениях и собственноручно написали заявления на имя начальника зоны, сознаваясь в доселе нераскрытых органами следствия правонарушениях, совершенных ими совместно и поврозь до помещения их в места лишения свободы и поныне остающихся нерасследованными. Искренне раскаиваясь в содеянном, а также желая максимально способствовать улучшению статистики раскрываемости, указанные правонарушители готовы подписать чистосердечные признания, максимально сотрудничать со следствием и понести любое наказание, которое назначит им суровый закон. Поэтому из Мирного прилетела специальная прокурорская бригада, которая как раз в это время занята оформлением документов для отправки зэков в Иркутск на предмет проведения дополнительного следствия.От приземлившихся в Мирном вертолетов до стоящего под парами «Ила» раскаявшиеся зэки бежали парами, волоча за собой конвоиров, каждый из которых был прикован наручниками сразу к двум заключенным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97