Так что особого удовольствия от общения с Иваном Ивановичем прочие бичи не испытывали, но держали его за своего, надеясь втайне, что жизнь и не таких обламывала.Так или иначе, но в один распрекрасный день разнеслась молва, будто бы Ивана Ивановича видели в аэропорту. И по слухам, был у него с собой билет в один конец. куда-то на юга. Как водится, стали вспоминать тут же, не замечалось ли за Иваном Ивановичем чего-нибудь странного последнее время, не говорил ли он кому чего и так далее, а потом махнули рукой. Немец и есть немец, что с него взять. Тем более что не до него было — сезон подходил, и тайга ждала своих героев.А когда первые бригады вернулись в город и уже были пошиты первые бостоновые штаны, Иван Иванович неожиданно объявился и покаялся прилюдно.Оказалось, что Иван Иванович вынашивал мечту об эмиграции на Большую Землю уже много лет и, тщательно скрывая эти замыслы от собратьев, скопил в секрете от всех очень большие деньги. Таился он не зря, поскольку отлично понимал, что такого черного предательства ему не простят — мало того? что держал заначку от корешей, так еще и продал их великое братство, променяв его на… на черт знает что… Но, скопив нужную сумму и устав от конспирации, решил — пора. И махнул в Севастополь, где после войны так ни разу и не был.Он-то думал, что прикупит под Севастополем домик, обзаведется хозяйством, оглядится, потом, возможно, вызовет к себе старую зазнобу, ежели она, конечно, еще не пристроена, и сложит по кирпичику ту жизнь, которая была когда-то у его фатера в Поволжье и о которой он смутно, но с тоской вспоминал. А Север останется просто воспоминанием, о котором он будет рассказывать соседям за бутылкой белого крымского вина.Но главное — главное! — он никогда более не будет так глупо и бессмысленно разбрасывать деньги, потому что в них и есть кровью и потом заработанное будущее. Только они могут обеспечить ему нормальную и спокойную жизнь.Поэтому, садясь в самолет, Иван Иванович уже ощущал себя не бичом по кличке Немец, а настоящим немцем из почтенного рода Дицев. И отряхивал с ног своих прах столицы бичей.Но все сложилось не так, как мечтал Иван Иванович. Началось с того, что ни в одной севастопольской гостинице для гостя с Севера не нашлось места. Даже предъявление в горкоме партии документов, однозначно свидетельствовавших, что гость сперва сдавал Севастополь фашистам, а потом отбирал его обратно и при этом был ранен, ситуацию никак не изменило. Можно было, конечно, устроиться в частном секторе, но от одной только мысли об этом Ивану Ивановичу становилось как-то не так. Оказалось, что за долгие годы на Севере в его подсознании прочно укоренилась странная мечта о гостиничном номере люкс с нейлоновыми занавесками на окнах, видом на море, телефоном на прикроватной тумбочке и завтраками в постель. Поэтому он упрятал подальше военные регалии, вернулся в гостиницу и решительно протянул администратору паспорт с вложенной в него сторублевкой.Номер нашелся мгновенно — как раз такой, о каком мечталось: с видом на море, занавесками и телефоном на тумбочке.Вторую сторублевку Иван Иванович скормил проводившему его в номер халдею — мелких не было. Правда, при этом что-то кольнуло в сердце, и как предупреждение прозвенели в ушах начальные строчки песни про Ванинский порт, которую любили тянуть коротающие в котельной полярную зиму бичи.Но мелких-то не было.Через каких-нибудь полчаса телефон на тумбочке взорвался звонком и более не умолкал. Тонкие девичьи и нежные женские голоса наперебой интересовались, надолго ли дорогой гость пожаловал в город и как собирается проводить свободное время. И Иван Иванович осознал, что где-то рядом с мечтой о своей первой любви, которая поможет ему скоротать старость, надежно укрыты видения некоего невиданного разврата и противостоять им он не может.Двум наиболее настойчивым Иван Иванович тут же и назначил встречу в гостиничном ресторане и так и не смог понять, почему вместо двоих заявилось пятеро. Выгнать лишних он не решился, накормил всех до отвала икрой, напоил коньяком и шампанским, а потом, стараясь держать походку, прошествовал к администратору, небрежно перебросил через стойку очередную бумажку с портретом вождя мирового пролетариата и потребовал еще один люкс.Двух девочек Иван Иванович забрал с собой, а остальных поселил в немедленно выделенные апартаменты, предупредив строго, что в скором времени навестит.К концу недели Иван Иванович все еще обретался в своем номере, а половину этажа занимал его персональный гарем. Но здесь Ивана Ивановича постигла обычная судьба арабских шейхов, населяющих свои дворцы неземной красоты гуриями, но выступающих при этом в роли собаки на сене. Потому что, несмотря на вполне приличное здоровье, предложение в несколько раз превышало спрос.Но если у шейхов были дворцовые стражники и верные евнухи, строго следившие за нравами в гареме, то в севастопольской гостинице ничего подобного не наблюдалось. И как-то ночью Иван Иванович с гневом обнаружил, что временно оставленные в небрежении гурии затащили в оплаченный им номер черноусых красавцев и предались разнузданным безобразиям.Выгнав распутниц и откупившись от вызванного наряда милиции, Иван Иванович произвел смотр личного состава, отобрал восемь наилучших и уже на следующий день отплыл с ними в сторону Сухуми на специально зафрахтованном лайнере, разумно рассудив, что в море соблазнов будет поменьше и хранить ему верность девушкам будет не так уж и затруднительно…— Ну что, Немец? — строго вопросили его вернувшиеся с промысла и уже отгулявшие свое бичи, обнаружив Ивана Ивановича в котельной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97