— Вы сказали проект, — вклинивается Адриан, изображая заинтересованность. Он устал, снова остался без обеда, жутко хочет в туалет и ровным счетом ничего не понимает. Дама с всхлипом заполняет легкие воздухом и продолжает монолог. Через несколько минут до Адриана начинает доходить. Этот в свитере — видный борец за права человека. И еще композитор. Он уже двенадцать лет пишет симфонию. Написал две части. Теперь наконец-то собрался написать третью и, кажется, последнюю. Старой власти его музыка не нравилась. Они даже два раза сажали его в сумасшедший дом. Новая власть выпустила его из сумасшедшего дома, но на его музыку ей глубоко наплевать. Тем не менее он гениальный композитор, и культурная демократическая общественность перед ним преклоняется. Однако же, у культурной общественности денег нет. Совсем. В этом и проблема. Надо дать гению денег. Тогда он напишет третью часть симфонии. И симфонию эту впервые в мире исполнят в Большом театре. В том самом, где Адриан будет завтра сидеть в ложе четвертого яруса и любоваться на лучшую в мире люстру. Но к Адриану пришли не за деньгами. Вовсе нет. К нему пришли, чтобы дать ему уникальную возможность прославить в веках свое имя и имя своего уважаемого фонда. Потому что если он даст денег гению, то его имя будет написано на всех афишах Большого театра. И на стенах Большого театра. И на занавесе Большого театра. Как, вы не видели занавес Большого театра? Это лучший в мире занавес. И на нотах симфонии, на каждой буквально странице будет написано его имя.Адриан на мгновение закрывает глаза и видит зрительный зал, где на стенах, на занавесе и на креслах — везде написано его имя. И на нотах музыкантов, и на невероятной красоты люстре. Даже на спине дирижера. Его начинает бить дрожь.— Извините, — дрожащим голосом произносит он, чувствуя, что сейчас лопнет. — Пардон. У меня срочный разговор. С головным офисом. Один момент.Он выбегает из кабинета, пролетает мимо секретарши Ларисы, чуть не сбив ее с ног, запирается в туалете и с чувством неземного счастья мочится, со свистом выпуская из легких воздух. Потом долго моет и сушит руки. Подходит к двери приемной и останавливается в раздумье. Конечно, на его месте отец поступил бы совсем по-другому. Но собраться с силами и сделать так, как поступил бы отец, Адриан не может. Что-то мешает. Он заглядывает в приемную и заговорщическим шепотом говорит Ларисе:— Лариса, я вас очень прошу… скажите им, что я срочно уехал… по делам… пусть на следующей неделе… спасибо.Снова бежит в туалет, закрывается и слушает, прислонившись ухом к двери. Слышит шаги и голос дамы:— …Ничего Икки с ним поговорит нормально для первого визита мы с него просто так не слезем даст как миленький их хлебом не корми только пообещай что на всех афишах будет вечером позвоню Икки она сделает а сейчас бежим нам еще к Березовскому надо успеть…Когда Адриан возвращается к себе, его снова ждут двое. Оба лет пятидесяти. В одинаково мятых черных костюмах. Один с пышными седыми усами. Второй без усов, но с цветными полосками орденских планок на пиджаке.— …А мы и не скрываем, — басит тот, что с планками. — Чего скрывать-то. Это мы раньше людьми были. Не последними. Вот. — Он хлопает себя по груди корявой ладонью. — Это ж мне не за красивые глаза дали. Скажи, Петр Васильич. В президиумах сидели. На слетах передовиков. За границу ездили, опытом обмениваться. А теперь что? С протянутой рукой пошли. И не скрываем. И не стыдимся. Отстыдились свое. Мне, ты думаешь, перед тобой стыдно, что я к тебе просить пришел? Не-а. Ни вот стелечки. Мне перед людьми стыдно будет, если я обратно с пустыми руками приеду. А перед тобой, хоть ты и иностранец, мне не стыдно. Смотри, до чего державу довели.Усатый объясняет. Он — главный бухгалтер совхоза. А тот, что с планками, — директор. Совхоз называется «Красные орлы». Но сейчас это уже только одно название. Совхоз — свекловодческий. Засеять-то засеяли. А убирать нечем. Комбайны стоят. Нет солярки. Ни грамма. Про презентацию они в газете прочитали. Про то, что появился американец, привез много денег. И приехали. Вот.— Я не занимаюсь свеклой, — объясняет Адриан. — Я буду защищать права человека. Бороться за свободу. Издавать независимую газету.Гости переглядываются.— Вот-вот. — Кивает орденоносный директор. — Права человека ты будешь защищать. Какие права? Жрать же в стране нечего. Хочешь, приезжай к нам прямо сейчас, на месте посмотришь. У нас корову от козы уже не отличить. На кой черт нам твоя свобода нужна, когда жрать нечего? У нас свободы и так… Среди бела дня на улицах людей режут. Куда ж больше свободы-то! Брось! Я тебе честно так и говорю — брось. Вот свекла… Это ж свекла. Смотри. Мы что предлагаем. Ты нам сейчас поставишь солярки. Мы проводим уборочную. И рассчитываемся с тобой. По-честному. Один к пяти. Ты нам тонну солярки, мы тебе — пять тонн свеклы. Ты нам две тонны солярки, мы тебе десять тонн свеклы. Куда скажешь, туда и отгрузим. Хошь — сюда привезем, хошь — прямо в Америку. У нас знаешь, какая свекла? Во! С головку.— А что я буду делать со свеклой? — спрашивает Адриан. Гости снова переглядываются и пожимают плечами.— Поставишь на сахарный завод, — решают они. — Там из нее сахар сделают. Этим же сахаром с тобой и рассчитаются.— А с сахаром что я буду делать? Гости удивлены.— Это ж сахар! Ты что? Знаешь, у нас на него какой спрос? Мешками хватают. Варенье. Компоты. Заготовки домашние. Еще кое-что.— Нет, — твердо отвечает Адриан, которому все еще немного стыдно за недостойную слабость, проявленную при избавлении от предыдущих посетителей. — Я борюсь за права человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97