Кавус велел скорей тревогу бить,
Велел в карнаи медные трубить.
Сбежались люди пред лицо Кавуса,
И шах призвал испытанного Туса.
Сказал: «На поле битвы поспешай,
Как обстоят дела у нас – узнай.
И если нет Рустама Тахамтана,
Оплачем судьбы нашего Ирана.
Ведь если щит мой – лев-Рустам – убит,
Уйду я на чужбину, как Джамшид.
Мне легче нищенствовать на чужбине,
Чем ваши трупы увидать в пустыне.
Все силы надо воедино свесть,
Врасплох сейчас врагу удар нанесть
И в час один расправиться с врагами, –
Иль бросить все, уйти!.. – Решайте сами!»
Когда над станом шум воинский встал,
Сухраб Рустаму скорбному сказал:
«Я умираю. Все переменилось.
Ты окажи моим туранцам милость.
О всем, что сталось, шаху возгласи,
Чтоб войск на нас не слал он – ты проси.
Я сам хотел завоевать Иран,
Из-за меня поднялся весь Туран.
Прошу – ты с ними обратись достойно,
И пусть они домой уйдут спокойно.
Туранских поднял я богатырей,
Пред ними клялся я душой своей, –
Я обещал им, что себя прославлю,
Кавуса же на троне не оставлю.
Но как я мог предвидеть, что в бою
Ты, мой отец, решишь судьбу мою?
Теперь, отец, внемли мое веленье:
Хаджира здесь держу я в заточенье.
Я тосковал душою о тебе,
Расспрашивал его я о тебе,
Но правды не услышал от Хаджира,
Его сотри ты со скрижали мира.
Он – лживый – нас с тобою разлучил,
Он жизнь мне и надежду омрачил.
Отцовским огражденный талисманом,
Я мчался, верил – встречусь с Тахамтаном.
Что ж, небосвод решил судьбу мою,
Что буду я отцом убит в бою.
Так, видно, суждено мне на роду:
Как молния приду, как вихрь уйду».
От скорби захватило дух в Рустаме,
Пылало сердце, тмился взор слезами.
Как пыль, взвился, вскочил он на коня,
Помчался, полон горя и огня.
Предстал он войску своему, рыдая,
Раскаянием горьким дух терзая.
Иранцы, увидав его живым,
Всем войском ниц склонились перед ним.
В слезах они творца благодарили,
Что жив Рустам вернулся, в прежней силе.
Но, видя, что раздран его кафтан,
Что прах на темя сыплет Тахамтан,
Мужи спросили: «Что с тобой случилось?
О чем скорбишь? Скажи нам, сделай милость!»
И он, рыдая, войску возвестил,
Как дорогого сына он убил.
И в прах все пали и взрыдали разом,
Вновь у Рустама омрачился разум.
Богатырям Ирана молвил он:
«Вот – тела я и сердца я лишен.
Довольно войн! – не то нам месть господня!
Всем хватит зла, что я свершил сегодня».
В разодранной одежде из шатра,
Рыдая, вышел к брату Завара.
Рустам, увидя плачущего брата,
Поведал все ему, тоской объятый:
«Я страшное злодейство совершил!
Беду такую снесть не хватит сил…
Я поразил единственного сына,
Убил я молодого исполина,
Дитя свое убил на склоне лет,
Мне утешенья в этом мире нет!»
Послал гонца к Хуману: «Витязь чести,
Не вынимай меча из ножен мести.
Теперь ты сам, как вождь, войска веди,
Дабы не вспыхнул бой, ты сам гляди.
Причины нет теперь для битвы нам,
И места нет теперь иным словам».
И скорбный Тахамтан сказал: «О брат мой,
Ты проводи туранцев в путь обратный.
До берега Джейхуна проводи,
Чтоб целы все ушли, ты сам гляди».
Дав клятву все исполнить Тахамтану,
Как вихрь, помчался Завара к Хуману.
Поникнув головой, Хуман сказал:
«Увы! Сухраб напрасной жертвой пал!
Хаджир виновен. Меркнет светоч мира
По злобе вероломного Хаджира.
Сухраб не раз Хаджира вопрошал,
Рустама же Хаджир не указал.
Во лжи он потонул, во зле, в позоре,
И нас такое поразило горе…»
Тут Завара к Рустаму поспешил,
Ему слова Хумана сообщил.
Сказал, что из-за низкой лжи Хаджира
Погиб Сухраб, померк светильник мира.
Потрясся духом скорбный Тахамтан.
Кровавый встал в глазах его туман.
Он в крепость прискакал, к Хаджиру прянул,
Взял за ворот его и оземь грянул.
И, выхватив из ножен острый меч,
Он голову хотел ему отсечь.
Сбежались все, Рустама умолили,
От гибели Хаджира защитили.
И возвратился вновь туда Рустам,
Где умирал Сухраб его. И там
Все собрались войска. Там был Руххам,
Там были Туе, Гударз и Густахам.
Пришли почтить Сухраба дорогого,
Все сняли узы языка и слова:
«Яздан лишь может горе облегчить,
Яздан лишь может рану исцелить!»
И возопил Рустам. Взял в руки меч он,
И голову свою хотел отсечь он.
И бросились мужи к нему с мольбой
И лили слезы перед ним рекой.
Сказал Гударз: «Пусть дым и огнь добудет
Твой меч – какая миру польза будет?
Себя мечом своим ты истребишь,
Но сыну жизни ты не возвратишь.
А коль Сухраба должен век продлиться,
Зачем звезда Рустамова затмится?
Никто не вечен. Хоть живи сто лет,
Всяк осужден покинуть этот свет.
И будь то воин или шах Ирана,
Мы – дичь неисследимого аркана.
Наступит время, всех нас уведут
На некий Страшный на безвестный суд.
Длинна иль коротка дорога наша –
Для всех равно, – дана нам смерти чаша.
Как поразмыслить, то сейчас навзрыд
Оплакать всех живущих надлежит!»

Рустам просит у Кавуса целительный бальзам для Сухраба и отказ Кавуса

Тогда сказал Гударзу Тахамтан:
«Эй, светлый духом славный пахлаван!
Скачи скорей к Кавусу с просьбой слезной.
Скажи, что я бедой постигнут грозной,
Нанес я рану сыну своему
И что я сам за ним сойду во тьму.
И, если шах добра не забывает,
Пусть он в беде моей посострадает.
У шаха – это всем известно нам –
Хранится чудодейственный бальзам.
Врачует раны он своею силой,
Дарует жизнь стоящим над могилой.
Так пусть же царь бальзама мне нальет
В кувшин с вином – и поскорей пришлет.
И станет сын мой, к жизни возвращенный.
Подобно мне – слугою вечным трона!»
Гударз коня, как ветер, устремил,
Кавусу то послание вручил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112