- Сколько ты сделал для Перми во время перестройки...
- Не надо! Я все понял, - грустно оборвал ее Боря, еще тяжелее задышав, показывая, что вот-вот умрет от судьбоносного плеврита (впрочем, через три дня он выписался абсолютно здоровым).
Как только Володя вошел в больницу, в глаза ему бросилось произведение живописи - какой-то винегрет из красок. Картина висела в холле на стене. Сначала даже не понять: пейзаж или натюрморт. Художник тщательно разламывал формы, выгибал их, раскрашивал. При мысленном складывании Володя в итоге с трудом получил две бутылки и одно яблоко. Значит, это натюрморт. Володя подумал: был бы врачом, ни за что такую картину в психосоматике не повесил бы...
Володю охватило странное чувство. На улице впечатление прибавлялось к впечатлению - голоса людей, цвет неба. Здесь же, в больнице, вдруг появилось труднообъяснимое ощущение какого-то тотального вычитания - всего из всего, даже воздух словно бы вычитался из пространства. Мысли, забыв многолетнюю дисциплину, забегали в беспорядке. В памяти отчетливо всплыла плас дю Руай, где он встретил Наташу. Да, это было затмение... Но оно показалось озарением... Склеивать ничего нельзя, если только само не склеится...
Володя шагнул в палату.
Первое, что сказала Лидия, донеслось до него как будто сквозь паутину:
- Если бы я была такая уж хорошая, то ты бы не сблядовал.
Она говорила каким-то кукольным голосом (он не знал, что так все говорят после нейролептиков), и от этого голоса Володя вдруг пришел в себя и ему захотелось скорее забрать ее отсюда, пока она сама себя не измучила окончательно. На тумбочке Лидии лежало письмо, написанное полумужским-полудетским почерком.
- Так вот что Егор-то пишет: оказывается, мы все в комплексах! изумился Володя. - Представляешь: мы лежим уже в старческом расслаблении, а Егор - бодро заспиртованный - бродит по нашей квартире, все фамильные драгоценности сгребает в торбу...
- В какую торбу? - спросила Лидия.
- В любую сумку. И уговаривает нас: "Да будьте вы поспокойнее, не комплексуйте вы так!"
- Ой, ой! - захохотала Лидия, искосившись с кровати и загребая рукой по полу. - Иди ты!
Тут она подумала: он же может принять это как примирение! Надо было опять отступить в угрюмую скорлупу, но было уже поздно. Володя уже понимал: они примирились, но начерно - под влиянием тех гадостей, которых она здесь наглоталась. Надо готовиться к беловому сценарию, а это гораздо серьезнее.
Эпилог
Новые друзья не воспринимаются как новые - они словно сразу вделываются в твою биографию на много лет назад.
Андрей Шубин, директор фонда "Татищев", пришел к Лидии со своей Леной и уже на правах древнего друга привел писателя О.П., очередного гостя из Москвы. Ввалившись в обширную прихожую и заполнив ее своим тоже обширным телом, О.П. загудел:
- А в бане-то сейчас - даже никто друг друга не просит спину потереть! То ли дело раньше... - но тут Шубин его прервал и стал знакомить, как это бывает у нас, беспорядочно, со всеми. От рукопожатий сделалось жарко, и О.П. стал шаркать толстыми мускулистыми ногами, гудеть в разные стороны комплименты - всем дамам подряд без зазрения.
Тут вошел Боря Ихлинский и по-приятельски сообщил новому гостю:
- Ленка Шубина вместо того, чтобы выйти замуж за меня, ты представляешь! Вышла за своего Андрея! - это он говорил с запанибратски-скучающим видом, как будто их отношения с О.П. уже поистерлись за протекшее десятилетие.
Женщины радостно закричали: "Знаем, знаем, все мы дуры - пропустили такого жениха!". Боря сиял и раскланивался, окруженный всеобщей любовью.
- Кексик, - позвала его нежно студенческой кличкой Надька, - пойдем на кухню, помоги мне разрезать торты! Аллы нет, придется эту часть работы делать нам с тобой!
Надька единственная из женщин рискнула в этом возрасте прийти в полупрозрачной индийской юбке, но на самом деле никакого риска здесь не было, потому что ноги у нее оставались очень красивые. Солнце пронизывало роскошную профессорскую квартиру, и Надька несколько раз грациозно пробегала с сигаретой в разных направлениях - солнечная материя наполняла юбку изнутри, и Надькины ноги светились. В общем, это напоминало последний решительный бой, прорыв из окружения.
А Боря завладел гитарой и замурлыкал:
Под зубом золотым
Есть корень весь гнилой...
- потом решительно притиснул струны своим фирменным вкрадчивым жестом и сказал: - Так и пропадут наши зубы без материнского присмотра Аллочки Рибарбар!
У Надьки слегка сбилось дыхание, когда она представила, что он так же может притиснуть кого-нибудь, но по своей дурости навряд ли это делает.
- А у нас в роду и Цветковы есть, в восемнадцатом веке породнились Цветковы и Бахметьевы... Я списалась со своим родственником из Швейцарии все забыли о своем происхождении, - довольно сказала Надька.
Все знали о ее подвихнутости в последнее время - она восстанавливала свою дворянскую родословную. Поэтому Боря сказал:
- Очень тебя поздравляю! И ноги у тебя тоже красивые. А у меня двое сыновей растут в Екатеринбурге...
Володя вспомнил: вчера по телефону Боря упоминал только об одном ребенке.
Аркадий пришел с тихим солидным сыном, которому еще предстояло дорасти до мысли, что иногда нужно быть ребенком. Он дергал отца за брючный ремень и повторял с расстановкой: "Папа, расскажи про поезд, папа, расскажи про поезд!"
- Заказ принят, - сказал Аркадий. - Так вот, мы ехали в купе, а соседи все с золотой грустью вспоминали время застоя. Не мог же я им сказать, что у них действует мифологема золотого века, который всегда в прошлом.
- Ну а коммунисты помещали золотой век в будущем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45