Токхью выпрямился. Его тонкие губы были стиснуты. С холодным презрением он ждал, что скажет Смоллвуд дальше.
Бичер тоже ждал. И неведомый голос, которым говорил кто-то другой, не он, странный шопот, впервые донесшийся до него, словно из иного мира, в ту самую минуту, когда понятой Гаррисон Таун, шерифский понятой, белый понятой с «законом» в револьверной кобуре подошел к двери подвала, чтобы вывести его оттуда и наказать, – этот голос, донесшийся в ту самую минуту, когда волна горечи, накопившейся за двадцать два года жизни, заливала его измученное, дрожащее тело, продолжал шептать ему последние, горькие слова: «Кончено! Вот оно! Теперь уже кончено!» И Бичер ждал. В горле у него першило от пыли, и он, как одержимый, повторял самому себе: «Пусть! Пусть! Теперь уже всё равно!»
Но Смоллвуд сел в кресло. Удара не последовало; хлыст не стегнул его по спине; веревка не обожгла ему тела. Смоллвуд сел в кресло. А Бичер все-таки сказал то, что ему хотелось сказать. Двадцать два года жизни вырвались наружу. Один миг – и он, а вместе с ним и тысяча других сказали то, что им хотелось сказать. Он поднял голову, горделиво, как свободная, высоко взлетающая птица. Так и надо! Так и надо!
– Джордж, – тихим, сдавленным голосом проговорил Смоллвуд, – я должен поблагодарить тебя за все, что ты сказал. Я хотел простить мистера Бэйли, но теперь не прощу. Я уволю его. Спасибо, Джордж.
Токхью скрипнул зубами. Никогда еще он не слышал, чтобы плантатор так разговаривал с негром… Но это его не касается. Вмешиваться в такие дела он не желает.
– Ты слышишь, Джордж? – спросил Смоллвуд, не поднимая головы и глядя себе под ноги. Ему трудно было смотреть на Бичера. Все уже решено, и он не отступится от своего намерения, но тем не менее извиняться трудно, трудно унижать себя и показываться в таком виде перед низшим существом. И все же, несмотря на стыд, Смоллвуд испытывал счастье и какое-то странное, тревожное чувство удовольствия. Он знал, что поступает правильно; он знал, что никто другой так бы не сделал – а все-таки тяжело… – Я уволю мистера Бэйли, Джордж.
Бичер молчал.
Смоллвуд поднял голову. – Но ты не думай, Джордж, что можно ударить белого и остаться безнаказанным. – Он заговорил громче. В его голосе слышались твердые, решительные нотки. – Как мне ни жаль, Джордж, но ты должен будешь убедиться в этом. Ты должен понять, в каком мире мы живем. А если не поймешь сейчас, значит, висеть тебе когда-нибудь на суку. А я не хотел бы, чтобы с тобой это случилось.
Смоллвуд замолчал. Он снова начал покачивать ногой, перекинув ее через ручку кресла. – Я повидаюсь с судьей, – несколько мягче продолжал он. – Расскажу, как все было. Может быть, ты легко отделаешься. Будем надеяться. Но прежде чем вернуться сюда, ты должен узнать, что такое жизнь.
Смоллвуд взял кисть в руки. Рассеянно потянул отставший волосок. – Так вот, мистер Токхью, – сказал он по-прежнему ровным и мягким голосом. – Теперь можете брать его.
Шериф Токхью мотнул головой. – Ступай к машине. – Бичер медленно повернулся и ушел с веранды. Он шел так же, как и прежде, опустив голову, машинально волоча ноги по гравию, спрятав распухшую руку в карман куртки. Таун встретил его внизу и взял за локоть.
Токхью подсел к Смоллвуду. – Вы на самом деле пойдете к судье? – спросил он, процедив слова уголком рта.
Смоллвуд покачал головой. – Нет. Подержите его взаперти. Пусть отсидится. Если будет спрашивать про суд, скажите, что судья уехал в отпуск. Мы с вами еще поговорим. По-видимому, на это понадобится больше времени, чем я рассчитывал.
Верхняя губа у Токхью вздернулась. – Дайте мне волю, я все в два счета обделаю, – сказал он.
Смоллвуд вспыхнул. – И тронуть его не смейте, – отрезал он. – Как вам сказано, так и делайте.
– Ну, что вы, мистер Смоллвуд, я до него и пальцем не дотронусь. – Презрение Токхью было так велико, что Смоллвуд не мог не почувствовать его. Он чувствовал это презрение, хотя тонкие губы шерифа были по-прежнему сжаты, а худое, скуластое лицо хранило невозмутимое выражение.
– Э-э… одну минутку, мистер Токхью. – Смоллвуд дружелюбно оглядел его с головы до ног. – Насчет места Бэйли…
– Да? – У шерифа разгорелись глазки.
– Боюсь, у нас с вами ничего не получится.
– О-о! – невольно вырвалось у Токхью.
– Да, боюсь, что ничего не получится, – мягко повторил Смоллвуд. – Но если вы утомились на своей работе, – что ж, мы как-нибудь это устроим. Может быть, ваш племянник пойдет в шерифы?
– Нет, сэр, что вы! – пробормотал Токхью.
– Я думал, может быть, вы утомились?
– Да нет, мистер Смоллвуд, вовсе нет! Спросите кого угодно, – бормотал Токхью. – Разве я не справляюсь с работой? Разведу вас были какие-нибудь неприятности из-за меня? – Рослый детина, бившийся из последних сил, представлял собой жалкое зрелище.
– Если так – прекрасно, – сказал Смоллвуд. Он протянул руку. – Смотрите же, я поручаю вам Бичера – чтобы все было хорошо. – Он все так же коротко и с опаской пожал громадную лапу шерифа и быстро отнял руку.
– Я его и пальцем не трону, – горячо сказал Токхью. – Вы этого негра не узнаете.
Смоллвуд взял палитру и отвернулся.
– Ну, будьте здоровы, – бодро сказал Токхью и за шагал вниз по ступенькам.
Смоллвуд стоял перед своей картиной. Он прислушивался к стуку тяжелых башмаков шерифа. Потом услышал, как тронулась машина. Старый мотор ревел и отфыркивался, автомобиль, шурша шинами, промчался по дороге. Смоллвуд повернул голову. Бичера не было видно. Вероятно, его посадили в ногах. Он вздохнул. Вот история! Но что можно было сделать? По крайней мере он поступил честно. Кто из плантаторов стал бы извиняться перед негром?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14