Машина у тебя скачет, точно мул с больным брюхом.
– Вы же сами велели торопиться, – устало оправдывался Чарли. Когда шериф начинал говорить таким тоном, Чарли уже знал, что последует дальше.
– А разве я велел тебе нырять в каждую выбоину на дороге? – спросил шериф уже с некоторой горячностью. – Чорт тебя побери, парень, этак ты кого угодно в кисель превратишь!
– Виноват, дядя Сэм, – извинялся Чарли. Он был недавно на этой работе и старался, чтобы все шло гладко.
– Дядя? Ах, чорт возьми! Дядя? – Токхью помолчал и от удивления со свистом перевел дух. – Сколько раз тебе было сказано – не смей называть меня дядей. Ты что, хочешь меня в краску вогнать, да еще в присутствии моего старшего понятого! Мистер Рентль, – продолжал он с ледяной вежливостью, – знаете, кто вы такой? Вы – старая баба. Моя уважаемая сестрица – чтобы у нее язвой все нутро изъело, – понятой Таун заржал, – моя уважаемая сестрица, наверно, без помощи мужа вас родила. Иначе с чего бы вам такой бабой сделаться? – Токхью ударил рукой по сиденью. – Да что там говорить! Вот стащи с себя штаны, тогда посмотрим, прав я или нет.
– А в самом деле? – Понятой Таун был в восхищении от такой идеи.
– Вот уж никогда не думал, – размышлял вслух шериф, вот уж не думал, что у нас среди платных понятых попадется баба! Не будь у меня чувства долга по отношению к родне… – он замолчал и трагически махнул рукой.
– Давайте лучше поедем к мистеру Смоллвуду, – устало сказал Рентль. – А то он будет сердиться, если мы опоздаем.
Шериф скорчил кислую физиономию. – Пусть сердится, – сказал он. Верхняя губа у него вздернулись. – Мистер Смоллвуд, мистер Эвери Дж. Смоллвуд. Ублюдок паршивый! – Он презрительно сплюнул в канаву.
– Фу, чорт! Давайте так здесь и останемся, – предложил Гаррисон Таун. – Хоть до самой зимы. Ну и жара!
– Да, жарко, – пробормотал Рентль. – Если дождя скоро не будет, хлопок так и сгорит на корню.
– Жарко? Тебе жарко? – сказал шериф. – Вы только послушайте, – он громко фыркнул, – ему жарко… Я вижу, придется мне вас уволить, мистер Рентль. Уволю – вот тогда и будете с утра до вечера собирать хлопок наравне с неграми. Тогда узнаете, что такое жарко, мистер Рентль.
Наступило молчание, остренькое личико мистера Рентля от злости покрылось испариной. Потом, словно решившись на что-то, он выпрямился. Он снял свои железные очки. – Мне ваши разговоры надоели, дядя Сэм, – твердо сказал он. – Уволить вы меня не уволите. Да, не уволите! – Он перевел дух. Его бледные веки вздрагивали от яркого солнечного света. – Помогаете родственникам? Бросьте вы чепуху городить! Я спрашивал мать… Мне ваши махинации теперь известны. – Голос его был полон презрения. – С тех пор, как я у вас работаю, вы получаете у матери бесплатный стол. Только из-за этого вы и взяли меня. Почему не положить в карман лишние денежки?… Я вас тоже не люблю, дядя Сэм, – с удовольствием добавил он. – Вот найду себе работу по специальности и распрощаюсь с вами. А тогда мой дядюшка Сэм на коленях передо мной будет ползать, будет просить: «Останься» – ведь с лишней бутылкой виски неохота расставаться. А я не останусь. – По тонким губам Рентля пробежала у мешка. – Да-а! А я скажу: пошли вы к чорту! Так что перестаньте хвалиться, дядя Сэм, меня таким способом не проймешь… – Высказав все это, Рентль занялся протираньем очков.
Шериф Токхью во все глаза уставился на юношу. В первую минуту его лошадиная физиономия цвета дубленой кожи не выражала ничего. Потом она медленно начала покрываться сетью веселых морщинок. Острые зеленые глазки, глубоко сидевшие в глазницах, засверкали, точно маленькие драгоценные камешки. Верхняя губа вздернулась, обнажив желтые зубы. – Правильно, Чарли, – мягко сказал Токхью, и тон у него, как ни странно, был довольный, – тебя этим не проймешь. – Глаза его блестели. – Мало того: когда понадобится, Чарли, я буду ползать перед тобой на коленях. Да, сэр! А знаете, почему? – сказал он ее смешком, в котором слышались и злоба и удовольствие. – Потому что я человек умный! Захочется мне чего-нибудь, и я все сделаю, а своего добьюсь; понадобится – и ползать буду! Да, сэр! – Голос его гудел. – Деньги, Чарли, деньги! А умный человек ползает перед теми, у кого они есть! – Шериф потянулся за бутылкой. Он с жадностью сделал несколько глотков. Потом стиснул губы в напряженной, злобной улыбке. – Я держусь тем, что плачу кому следует. Да, сэр! И получаю с кого следует! Да, сэр! Я лижу кое-кому пятки, и те, кто от меня зависят, лижут мне. Да, сэр! Правильно я говорю, мистер Таун?
– Ну, еще бы! – со смехом сказал Таун.
– Стоит мне только цыкнуть на вас, вы уже готовы мне пятки лизать. Верно, мистер Таун?
– Ну, еще бы! – смеялся понятой.
– И так оно и должно быть, – горделиво заключил шериф. – Такова жизнь! А разбираются во всем этом только умные люди. Вот я разбираюсь, – сказал он, торжествующе глядя на обоих понятых, – уж я-то разбираюсь. – Он отпил из бутылки еще на два пальца. – Вот посмотрите, – шериф показал на лужайку перед домом Смоллвуда, где в тени бродили жирные овцы. – Вот что эти Смоллвуды могут себе позволить! Смоллвуды держат овец только для того, чтобы те подстригали им лужайки. А мы этого не можем, – злорадно заключил он, – мы не можем! – Он поднял бутылку и снова заговорил, не переставая глотать виски. – «Захватите с собой двух понятых, мистер Токхью!» Я спрашиваю: «А что случилось, мистер Смоллвуд?» А он отвечает: «Приезжайте часам к двенадцати». – Токхью уставился на своих понятых. – Ну, что это за ответ?
Понятые молчали.
– И вот я выезжаю в воскресенье – заметьте, в воскресенье – и мчусь сюда, посадив за руль моего племянника, а мистер Смоллвуд скажет мне:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14