Но это во что бы то ни стало надо будет сделать.
О записке аптекарского сына надо будет немедленно сообщить императору.
Ай да мальчишка! Но не обхитрили ли его в Варшаве? Неужто Бонапарт и в самом деле собирается послать в Вильну графа де Нарбонна?
Нужно как следует обдумать это и только потом уже докладывать Александру Павловичу. Страсть как не хочется попасть впросак. С другой стороны, так важно доложить первым.
Посоветуюсь с Барклаем, а лучше всего – с генерал-интендантом Канкрином, его гениальный ум финансиста изворотливее и как-то гибче.
Этот ход моих рассуждений прервало появление полковников Розена и Ланга. Они притащили мне два объемистых свертка: в одном были оригиналы менцелевских бумаг, а в другом – писарские копии. Уложив в обитый железом сундук, что стоял в углу кабинета, все копии, я отослал поручика за купцом, приказав привести его немедленно.
Через полчаса явилась троица. Розен и Ланг ухмылялись, а Менцель дрожал как осиновый лист, взгляд его был мутный и блуждающий. Полковники остались стоять у двери, а купец бросился ко мне, крича что-то невнятное. Я взял со стола сверток и протянул Менцелю, молвив при этом: «Кажется, мы все разыскали, любезнейший».
Купец задрожал еще больше, судорожно схватил сверток и, ни слова не говоря, выбежал. Мы в голос тут же расхохотались. Когда приступ смеха закончился, я сказал Розену и Лангу: «Господа, не спускайте глаз с его дома и каждый вечер представляйте мне список лиц, посещающих его. И стоит подружиться с кем-нибудь из его слуг». Розен понимающе кивнул: он легко знакомился с лакеями лиц, находящихся на подозрении, и отличнейшим образом спаивал их – ему это не впервой.
Генерал-интендант Канкрин принял меня в девятом часу вечера. Когда я вошел, он играл на скрипке и играл невообразимо плохо, но по лицу его видно было, что он самозабвенно наслаждается своей игрой. Увидев меня, он не только не прервал свое занятие, а, наоборот, продолжал пиликать с еще большим энтузиазмом. Я уставился в стоявший в углу кабинета страшный зеленый зонтик и стал ждать.
Наконец пиликанье закончилось, и чудак многозначительно поглядел на меня. Я понял, что нужно хвалить его игру, и стал выдавливать из себя какие-то жалкие и, в общем-то, малоубедительные комплименты, но Канкрин был доволен и весь расплылся в улыбке. Не постигаю, как можно иметь такие странности и одновременно быть таким умницей.
Получив требуемую дозу похвал, генерал-квартирмейстер осведомился, что же меня, собственно, привело к нему.
Я рассказал в общих чертах Канкрину о варшавском донесении, прибавив, что оно единственное в этом роде, что другие агенты молчат – нет буквально больше ни одного сообщения о возможной миссии генерала Нарбонна в Вильну.
– Галупчик, не пойтесь профала, – сказал на своем невозможном русском языке, – фолка пояться ф лес не хотить. Нарпонн весьма опасен. Нушно пыть котофыми к его фстрече. Пеките и расскашите фсе касутарю. Неметленно, галупчик, неметленно.
Я тут же бросился к государю (до этого я еще успел забежать к Барклаю-де-Толли и наспех посоветоваться, но он совершенно не знал, как поступить, заметив только, что не мог бы работать с агентами и при этом не доверять им; на это я отвечал, что я верю всем, но всех пытаюсь проверить).
Александр Павлович был милостив, долго расспрашивал меня, живо интересовался подробностями разрабатываемых мною операций. Особо он спросил, установлена ли слежка за домом купца Менцеля и просил сразу же докладывать, как будут оттуда известия. «Это крайне важно, – резонно заметил он. – Менцель, судя по всему, связан с резидентом Бонапарта в Варшаве, но как они сообщаются друг с другом, кто у них исполняет роль курьера, вот в чем вопрос». Я отвечал, что в скорейшем времени мы непременно узнаем об этом. Я и в самом деле так думаю.
Когда же государь спросил о новостях, то я тут же выложил ему сведения, полученные мною от сына аптекаря. Сведения эти произвели необычайно сильное впечатление.
Александр Павлович был явно не на шутку взволнован. По прошествии нескольких прошедших в полном молчании минут он спросил меня: «Зачем же Бонапарт собирается послать в Вильно Нарбонна, как ты считаешь?»
Я отвечал, что причин тут может быть несколько. Конечно, Бонапарт очень хочет знать, насколько готовы мы к войне. Но одновременно он через графа Нарбонна постарается уверить ваше величество в том, что сам он к войне не готовится.
– Ты прав, – заметил государь, – что ж, будем ждать.
Потом он поведал мне, что Нарбонн – потомок знатнейшего испанского рода, с XIII века владевшего графством Нарбонн в Южной Франции, что на гербе Нарбоннов начертан девиз: «Nous ne descendens pas des rois, mais les rois descendent de nous» (Не мы от королей, а короли от нас), что граф получил блистательное образование, слушал лекции по международному праву в Страсбурге, дружил со знаменитой мадам де Сталь и другими парижскими литераторами.
От происхождения Нарбонна разговор перекинулся на мое происхождение. Государь стал расспрашивать о моих родителях.
Вот что вкратце я поведал ему.
Фамилия моего деда со стороны отца была de St. Glin. Женат он был на девице de Lortal. Жили в своем поместье, расположенном у берегов реки Адур. Старший сын моего деда поступил в военную службу и дослужился до бригадного генерала.
Мой же отец, который был младшим сыном, был предназначен для духовного звания. Он пошел в монастырь, но через некоторое время бежал, ибо монашеская жизнь пришлась ему совершенно не по вкусу. Через некоторое время он прибыл в Париж вместе с родственником своим chevalier de la Payre. Отец мой поступил капитаном в королевские мушкетеры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49