На лице незнакомца проступило нечто вроде улыбки, затем черты его разгладились, по лицу разлилась бледность. Глаз на груди еще несколько мгновений пристально вглядывался в людей, потом внутри него словно отключили свет – стал пустым и бледным.
– Умер! – констатировал Такэда, озабоченно поддерживая Никиту под локоть. – Что с тобой?
– Не знаю, – прохрипел танцор. – Такое впечатление, будто меня тряхнуло током… причем уже второй раз! Эти, которые его убили, тоже имели разрядники… копья. О Господи! Башка раскалывается! И рука болит… – Он разжал кулак и взглянул на ладонь. Точно посредине линии судьбы виднелась черная отметина в виде пятиконечной звезды, словно кожа в этом месте была сожжена. Такэда хмыкнул, рассматривая ладонь друга.
– Любопытно. В эзотерике пятиконечная звезда – символ вечности и совершенства. Такая звезда была эмблемой Тота и Кецалькоатля, а также ключом Соломона. Кстати, у японцев это знак высокого положения. – Такэда спохватился, видя, что Никита побледнел и еле стоит на ногах: – Тебе плохо?! Пошли, пошли отсюда, отвезу тебя домой. Хорошо, что я пошел за тобой, интуиция подсказала.
– Его… надо… в «Скорую».
– Поздно, ему уже никто не поможет. Позвоним от тебя в милицию.
– Он… не человек…
– Ладно, успокойся. Обопрись о плечо.
– И те… амбалы пятнистые… тоже не люди.
Такэда не ответил, выбирая дорогу и почти волоча Никиту на себе, пока не выбрались из парка на освещенную улицу.
Сухов не помнил, как добрался домой. Перед глазами все плыло, к горлу подступала рвота, рука горела и дергала, в ладони точно застрял раскаленный гвоздь, не помогли ни йод, ни мази, ни таблетки. В конце концов ему стало совсем плохо, и он потерял сознание, уже не видя и не слыша, как Такэда вызвал «Скорую» и сообщил милиции об инциденте в парке.

ГЛАВА 2

Двое суток Сухов провалялся дома с высокой температурой. Его лихорадило, бросало то в жар, то в холод, а по ночам постоянно снились кошмары: то один, то двое, а то и целый батальон «десантников» с белыми лицами мертвецов гонялись за ним по парку, дырявили копьями, выжигали на груди и руках странные клейма и гудели на все лады: «Слабый! Шагай! Умрешь!..» Снился и многоглазый старик в плаще на голом теле, тянул руки и беззвучно кричал, разевая черный безъязыкий рот: «Возьми-и-и! Это ключ власти! Будешь повелевать миром!» Никита хватал из рук старика странной формы ключ, но тот превращался то в громадного жука, то в скорпиона, а однажды – в гранату, осколки которой после взрыва превратили голову больного в решето…
Первые ночи у постели танцора дежурила мама; в больницу сына отправить не разрешила, хотя врач «Скорой», вызванный Такэдой, настаивал на госпитализации. На третий день Никите стало легче, и Толя уговорил маму, что теперь его очередь заботиться о больном, а в случае каких-либо осложнений он тут же вызовет ее к сыну.
К вечеру лихорадка прошла окончательно, температура спала, и Сухов почувствовал себя значительно лучше. С аппетитом поужинав (заодно и пообедав), он поднял подушку повыше и, сняв повязку, с интересом принялся разглядывать свою ладонь. Пятно в форме пятиконечной звезды размером с жетон метро уже посветлело, приобрело коричневый оттенок и теперь походило на вдавленное в кожу родимое пятно. А главное, оно сдвинулось с центра ладони к запястью. Ладонь уже не жгло, как вначале, а лишь покалывало, причем иногда это было даже приятно. Врач, осмотрев пятно, лишь хмыкнул, когда ему сообщили о передаче звезды с ладони на ладонь. Однако мазать «родинку» не стал, ограничась спиртовым обеззараживающим тампоном. Сказал: это не рак и не СПИД, будет болеть – пропишу УВЧ.
Допив кофе, Такэда убрал посуду и устроился возле рабочего стола Никиты, разложив на нем какой-то старинный с виду манускрипт. Разговаривал он мало, в отличие от матери, и Сухову это нравилось. Правда, после случившегося его самого тянуло к разговору. Из головы не шла фраза, произнесенная гигантом-»десантником»: «Слабый. Не для Пути. Умрешь». Интуитивно Никита чувствовал, что речь шла не о физической силе, а это уязвляло и заставляло искать причину оценки.
– Толя, а сам ты что об этом думаешь?
– О чем? – Такэда не поднял головы от пожелтевшей страницы манускрипта. Спокойный, сдержанный, он будто излучал прохладу, как колодец с ничем не замутненным зеркалом воды.
– О встрече в парке… о старике… Ты сообщил в «Скорую»?
– И в милицию тоже.
– Ну и?..
– Рассказал, что знал. Когда приехала «Скорая», он уже не дышал. Кстати, – Такэда взглянул на Сухова поверх страницы, – глаз на его теле никаких не нашли.
– Как это не нашли? Куда ж они делись?
Толя молча углубился в изучение книги. Он никогда не отвечал на вопросы пожиманием плеч или другими жестами, если не знал ответа.
Никита полежал, переваривая сказанное, потом залпом выпил стакан холодного молока.
– Ты хочешь сказать, что нам все померещилось?
– Не померещилось.
– Так в чем же дело?
Такэда перелистнул страницу, любовно пригладив книгу, снова взглянул на лежащего.
– Чтобы делать какие-то выводы, информации недостаточно. Похоже, что он был человеком с какими-то добавочными органами чувств. Как, возможно, и те четверо, о которых ты говоришь. Но что дальше? Мы не знаем ни их координат, ни цели появления, ни причин ссоры… кстати, язык у него был вырван.
Никита невольно пошевелил своим, словно проверяя – на месте ли.
– О дьявол! Серьезные, видать, разборы у них были.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20