Франк исчез в руке торговца, насмешливо глядящего на ходжу.
– Что это ты ищешь, ходжа-эфенди?
– Э-э-э…
Это протяжное «э-э-э», выражавшее то ли вопрос, то ли удивление, а может, то и другое вместе, послужило сигналом к взрыву громового смеха. Хохотали мастера-медники, хохотал кузнец, захлебывался смехом его ученик, смеялись оказавшиеся поблизости прохожие, безудержно смеялся в своей кофейне уста Хаджи, вытирая глаза переброшенным через плечо полотенцем.
– Ну и провел же он его! Ну и провел! – сквозь смех повторял уста Хаджи.
Ходжа выпрямился и поспешно зашагал прочь, ругаясь сквозь зубы.
– Будьте вы все прокляты!
– Чалму, ходжа-эфенди, чалму забыли! – кричал ученик кузнеца.
Ходжа выхватил у него чалму и поспешил свернуть в ближайший переулок, чтобы поскорее уйти от этого проклятого места.
– Пошли, – сказал Джемаль.
– Пойдем.
Они поднялись. Скэндер взял свой чемодан и попрощался с уста Хаджи.
– Счастливого пути и возвращайтесь в добром здравии! – сердечно напутствовал уста Хаджи.

IX

В деревне Роде, у болота, дни катились один за другим, однообразные и незаметные. Зима в тот год подтвердила справедливость крестьянских поговорок. Недаром говорится: гнилая зима как нищета на старости лет – зима и солому ест, зима и камни ест.
В те времена зимы поедали в Албании людей.
Кози с детьми перезимовал в том году с великим трудом, обнищал вконец; пришлось съесть даже семена, приготовленные к весеннему севу. Хорошо еще Лёни умел ставить капканы. Дождь ли, буря ли, он отправлялся в ночь из дому, пробирался по кочкам в глубь болота и расставлял капканы на диких уток и гусей. Многие из их деревни кормились таким способом. Еле-еле пережили крестьяне долгую зиму и немного приободрились лишь весной, когда потеплело, набухли почки и закудахтали куры.
В эту пору и начинаются происшествия, не очень значительные, но все же такие, которые нарушают монотонное течение дней. Не будь их, многим на старости лет и вспомнить было бы нечего.
Силя в ту зиму заметила, что старший брат стал спокойнее, рассудительнее. К ней он относился ласково, с любовью. Ни разу не повысил голоса, не прикрикнул, если и попросит о чем-либо, то всегда с улыбкой, мягко, приветливо. Раз в две-три недели он обычно отправлялся в город и возвращался ночью. В морозы, когда выдавалось свободное время, он садился у очага и читал, читал, шевеля губами, повторяя про себя слоги.
Однажды отец спросил:
– Что это у тебя за книги, Лёни?
– Это, отец, книги по истории.
– Что же ты их нам не почитаешь?
– Если хотите, могу почитать.
Так вошло у них в привычку проводить долгие декабрьские вечера у очага, слушая чтение Лёни, при свете закоптелой лампы, которую ставили на ящик и придвигали поближе к нему. Он читал медленно, время от времени останавливался и пояснял. На Вандё чтение нагоняло скуку, и он дремал на своей подстилке. Силя слушала с большим вниманием, Кози был доволен, что у него такой грамотный сын. Ему понравилась история про Скандербега, а еще больше про похождения Насреддина.
Однако Силя, которая никуда из дому не выходила, однажды заметила, что какие-то книги Лёни читает только тогда, когда остается один, а потом прячет их под застрехой.
Однажды она спросила:
– А почему ты прячешь книги?
Он в упор посмотрел на нее и ответил:
– Это книги запрещенные, Силя.
– Кто их запретил? – спросила она удивленно. Ей и в голову не приходило, что бывают запрещенные книги.
– Их запретило правительство.
– Почему?
– Потому что в них правда. Они открывают нам, беднякам, глаза, рассказывают, почему мы бедствуем и не можем выбиться из нищеты. Только смотри, никому ни слова, что у меня такие книги.
– И отцу?
– И отцу.
Она молча шила, а он снова принялся за чтение. Неожиданно она спросила:
– А если узнают, что у тебя такие книги, Лёни, что тогда будет?
– Меня посадят в тюрьму.
Она ошеломленно и испуганно взглянула на него.
– Что ты!..
– Не пугайся, Силя, не надо. Никто не узнает. Только сама никому не говори.
– Я?! Ни за что!
С того дня брат и сестра стали как-то ближе друг к другу, их объединяла тайна, известная только им двоим.
Иногда он пытался объяснить ей то, о чем читал, но она не понимала. Слушала, но потом качала головой.
– Ну хорошо, Лёни, – сказала она как-то, – вот ты говоришь, что виноваты беи. Но даже если беев не будет, все равно пахать будешь ты. Никто ведь не придет за тебя пахать.
– Конечно, нет, мы сами будем пахать.
– Значит, ничего не изменится и мы будем по-прежнему гнуть спину.
– Но мы же будем работать на самих себя. Верно, будем надрываться, но для себя ведь, не будем отдавать треть бею да десятину правительству. Будем сыты.
Она качнула головой.
– Что ты головой качаешь?
– Что-то мне не верится. Отец Митро рассказывал в церкви, что бог создал мир таким, как он есть, и люди должны добывать себе пропитание своим потом, чтобы смыть грех Адама. Мы прокляты господом богом.
– А почему только одни крестьяне прокляты? А беи и торговцы, они что, не прокляты? Разве они не люди, как все остальные?
– Откуда я знаю. Это отец Митро так говорит.
– Отец Митро врет. Сказки все это. Да и есть ли бог-то? Его беи да богачи разные придумали, чтобы пугать нас, бедняков, чтобы…
Силя ущипнула себя за щеки Жест, характерный для албанцев.

и перекрестилась.
– Прошу тебя, Лёни, не упоминай господа, не впадай во грех!
Лёни засмеялся.
– Ну и чудная же ты!
– Не греши, а то как бы не случилось какой беды!
– Да что с нами случится-то? Разве можно жить еще хуже? Ну да ладно. Я тебе все разъясню.
– Нет уж. Имени господа не упоминай всуе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106