Ио говорила и читала на языке своих отцов, а Энцио не понимал на нем ни слова. Что же касается других языков, которые из любознательности выучил Пьетро, то ни Ио, ни Энцио их не знали.
В конце концов он вынужден был писать на языке, который Энцио мог понять. Это во много раз увеличивало опасность и обязывало передать послание совершенно тайно.
Тем не менее это надлежало проделать. Он склонился над листом пергамента и начал писать своим великолепным почерком на сладчайшем тосканском наречии, которое стекало с его пера музыкой и поэзией, так что читавший из-за спины Руффио вздохнул:
– Как это замечательно! Это должно размягчить даже каменное сердце, господин…
– Ты должен забыть эти слова, – очень серьезно произнес Пьетро.
– Я их уже забыл, господин, – отозвался Руффио.
Оставалась проблема – как передать это послание Ио. Пьетро встал и направился в находящуюся поблизости винную лавку Джакопо.
– Флягу твоего лучшего вина, – приказал он.
Бросив один-единственный взгляд на одежду Пьетро, Джакопо поспешил в погреб. Через мгновение он вернулся, неся каменную флягу, запотевшую от холода погреба.
– Вы только попробуйте, господин, – стал умолять он. – Один глоток, и господин поклянется, что даже в раю ангелы не наслаждаются таким нектаром, и…
– В этом нет нужды, – прервал его Пьетро. – Я не собираюсь пить это вино. Это подарок даме. Я хочу, чтобы ты передал его. Ты сам, Джакопо, а не кто-нибудь из твоих помощников. Ты меня понял?
– Да, господин, – пролепетал Джакопо.
– Отлично. Это вино для госпожи Иоланты Синискола. Я хочу, чтобы ты его передал ей в руки – не через какую-нибудь ее служанку. Вместе с вином передашь этот пергамент, который я привязываю к горлышку фляги. Если она соблаговолит ответить, принеси мне ответ на постоялый двор “Знак золотой цапли”, получишь за это сверх платы за вино.
– А также, если сир Энцио…
– Молчать! – прикрикнул Пьетро. – Ты много раз доставлял фляги в Роккабланку. Почему вдруг Энцио станет расспрашивать тебя?
– Но если он спросит, господин, – хныкал Джакопо. – Что я ему скажу?
– Что вино заказала госпожа. Она ведь иногда заказывает тебе вино?
– Довольно часто, – просиял Джакопо.
Действительно, вероятность того, что Энцио Синискола начнет расспрашивать его, была очень невелика. А если этот богатый молодой господин получит благоприятный для себя ответ, то кто потом взвесит кошелек, который он может швырнуть своему посыльному?
– Ладно, – сказал Пьетро. – Тогда отправляйся. А если ты при этом будешь думать о кошельке, который получишь по возвращении, то поторопишься. Я буду ждать тебя…
Был уже вечер, и Руффио у очага поворачивал на вертеле гуся на ужин. Рейнальдо и Уолдо, оруженосцы Пьетро, расправились с этим гусем, запивая его добрым вином Руффио, а Пьетро обнаружил, что не способен есть эту вкусно приготовленную птицу. Он не мог проглотить ни кусочка. Его желудок восставал при одной мысли о еде.
Они сидели в общей комнате постоялого двора Руффио. Хозяин отвел им лучший стол, но он был так далек от двери, что Пьетро приходилось вытягивать шею, чтобы видеть входящих. И с каждым разом он все более хмурился. Уже стемнело, а Джакопо не появлялся.
“О Господи, сын Святой Марии! – думал Пьетро. – Что могло задержать его?”
Он едва успел подумать об этом, как дверь открылась. Тихо. Очень тихо. Он встал.
Прислонясь к дверному косяку, на него смотрела Элайн Синискола.
Пьетро почувствовал, как что-то перевернулось у него внутри. Нечто, похожее на боль. Похожее на радость.
Она изменилась. Казалась выше ростом. Последний раз, когда он ее видел, закутанную в меха, в тот морозный день, когда ее дыхание поднималось струйками от лица, в ее глазах было…
Смятение. Смешанное со страхом – переходящим в ненависть.
Она стала мягче. Но ненависть все еще жила в ней. Он заметил, как она вспыхнула, когда он посмотрел на нее.
Странно. И самое странное во всем этом, подумал он, что ее ненависть не порождает ответную ненависть. Если бы не Ио, я мог бы полюбить эту надменную ведьму. Эту колдунью, наделенную красотой, которая ослепляет меня, сжигает так, что я теряю всякую мужественность при виде ее, и не могу отрицать этого, не могу вымолвить ни слова…
– Я должна была, – произнесла она своим чистым, сладким голосом, – увидеть тебя сама…
– Что? – задохнулся Пьетро. – Что вы должны были увидеть сами?
– Причину смятения моей кузины. Я была у нее, когда явился твой посланец. Я предположила, что это должен быть ты, мессир Пьетро. Я нашла повод уйти, что было нетрудно, ибо она так явно хотела, чтобы я ушла…
– А теперь, когда вы увидели меня? – спросил Пьетро.
– Я прошу тебя уехать. Сейчас же – не повидав ее. Моя кузина Ио очень дорога мне – несмотря на все наши ссоры. А сир Энцио возвращается сегодня ночью вместе с моим мужем, если святые сохранят его… Что ты можешь дать ей, кроме новых неприятностей? Или себе – кроме смерти?
– Вот это, – безо всякого выражения сказал Пьетро, – очень порадовало бы вас…
Элайн затрясла головой.
– Нет, – сказала она, – мне стыдно, что я позволила низкорожденному мужлану так взволновать меня. Теперь мне все равно, если ты будешь жить. Я даже хочу, чтобы ты остался жив, потому что мой долг защищать жизнь животных и вообще низших по положению…
Пьетро окаменел. Видя его лицо, Рейнальдо встал рядом.
– Должны ли вы слушать все это, господин? – спросил он.
Пьетро воздохнул. Его оцепенение прошло.
– Да, Рейнальдо, – сказал он. – Должен…
– Мой муж Рикардо, – продолжала Элайн, – не раз упрекал меня за то, что у меня не хватает терпения переносить безумие Ио.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137