Там Младан взял в руки топор и, не останавливаясь, вымахивал им, а Милана подбирала обрубленные ветви, сносила их на обочину. Ей было как-то неловко перед мужем: таким легким был ее труд в сравнении с тем, что делает Младан. И потому она время от времени подходила к нему, просила не тужиться через меру.
– Ты бы отдохнул, – несмело говорила она, – так и надорваться можно.
– Не бойся, – оборачивался к ней Младан, – я крепок, силы у меня много.
– Знаю, что много, – беспокоилась Милана, – да ведь работы немало. Под усадьбу не успели расчистить место, а ты уже извелся, исхудал. Что же будет, когда начнем валить лес под пашню? Сколько работы еще: и срубить, и колоды стянуть, и пеньки выжигать, и корчевать их, и…
– И-и-и… – весело передразнил ее Младан, широко улыбаясь. – Не печалься, ладо мое милое. Не за одно же лето должны мы выкорчевать все деревья. Эхма! Сколько времени еще впереди! А мы ведь только начинаем. Да и не одни мы будем корчевать. Не хочет помогать наш род, не надо! Люди добрые помогут. Мы не одиноки, Миланка. Вон и Богуслав и Добромир хотят уйти из отчего дома. С ними вместе будем управляться с лесом. А там и хату настоящую поставим. Вот увидишь, все будет хорошо.
– Коли бы так, – с надеждой глядя на него, говорила Милана. – Боюсь только, одни это слова. Пока-то с нами никого нет.
– Будут, Миланка! Нелегкое это дело – уйти от прадедовского очага. Но пусть только увидят, что я сам становлюсь на ноги, пойдут они за нами.
Некоторое время работали молча.
– Нам бы только хорошую хату поставить, – мечтала вслух Милана, – лес и потом расчистили бы. Правда, Младанушка?
– Твоя правда, Миланка. Было б только где перезимовать. В лесах наших зверя видимо-невидимо. До весны богатую пушнину добудем. А весной в Десне для нас пожива – рыб полно. А может, и за море пойду я добывать гривны.
– Тьфу! Тьфу! – отмахнулась Милана. – Будь они неладны, походы эти заморские.
– Боишься? – Младан опустил топор и, ласково улыбаясь, оглянулся на жену.
– Боюсь, – искренне призналась Милана, – дюже опасны они, походы эти. Да и как мне жить одной тут без тебя? Небось на все лето уедешь?
Младан звонко расхохотался:
– Не бойся, Миланка, никуда я от тебя не пойду! У нас теперь свой очаг. Работы хватит и дома. А коли что, так лучше уж к князю в бортники подамся. Это рядом. Да и гривну получу за лето. А будут гривны, то и лес быстрей отступит перед нами. Не за год, так за пять лет, но будем иметь свое поле.
– Тогда я уже настоящей хозяйкой буду, правда, Младан?
– О да! Красавицей хозяйкой.
– И Черную смогу позвать к очагу нашему в гости? Взмахнувший было топором, Младан остановился:
– Черную? Ту, что гналась за нами в ночь под Ивана Купалу?
– Да.
– Но ведь она княжна.
– Ну и что же с того? Мы с нею близкие подружки. Моя тетка нянькой у нее. Почитай, что с самого рождения с ней в тереме живет. Пожаловала как-то Черная с нянюшкой ко мне в Заречное, да так понравилось ей у нас, что потом во все праздники наведывалась, гуляла с нами. Сирота она, Младанушка, живет без матери родимой, потому и томится, скучает, ищет себе подруг.
Младан хотел еще что-то сказать жене, но чуткий слух его вдруг уловил какой-то шум, несшийся со стороны села. Вскоре на опушке появился всадник и погнал коня прямо на необжитый еще их очаг.
– Беда, Младан! – закричал он на скаку. – Хозары нагрянули в Чернигов. Седлай коня! Давай быстрей на сход!
Младан недоуменно глядел на всадника, потом перевел взгляд на Милану.
– Почто седлать коня? – спросил наконец. – Разве хозарам впервые бывать здесь за данью?
– Войной идут! Не мешкай! – еще громче крикнул всадник, развернул коня и помчался в село.
Младан будто остолбенел. Никак не мог прийти в себя. Неужто правда война? Неужто хозары уже под Черниговом?..
– Что же нам теперь делать? – заплакала Милана. Младан, опомнившись, засунул топор за пояс.
– Что должно, то и делать будем, – жестко сказал он. – Раз хозары пришли к нам как враги, пойдем на них всем ополчением.
– А я? – схватила его за рукав Милана. – Что будет со мной?! Куда денусь?
Младан задумался. И правда, на кого оставит он Милану? Родные отреклись от них, чужим не до Миланы.
– Седлай коня, давай быстрей в село, – приказал он жене, – а там увидим, что тебе делать.
– Я не только в село, я и в войско с тобой пойду, – сказала Милана – Где ты, там и мое место.
– Что ты, Миланка! – испугался Младан. – Да разве женское это дело – брань на ратном поле?
– А куда мне деваться? Твои родичи – враги мне. Соединили боги нас навеки, так тому и быть. Вовеки и будем вместе.
Младан залюбовался женой. Потом подошел, взял за руки и пристально взглянул в подернутые грустью синие глаза.
– Ладно, – раздумчиво и медленно проговорил он, – пусть будет так. Я отстою тебя перед старейшинами. Упрошу, чтоб дозволили идти со мной в поход…
Все усадьбы згуричан были охвачены тревогой. Северяне спешно копали глубокие ямы, обставляли их снопами, тащили из хат и складывали туда свои пожитки. Остатки прошлогоднего зерна, кувшины с медом увязывали на седлах, готовясь в дальнюю дорогу.
А на площади уже собирались воины. Старейшины сидели на конях суровые, нахмуренные, говорили что-то конникам, указывая на протоптанную в лесах тропу, которая вела к Соляному шляху. После этого всадники небольшими группами двинулись в путь, видно в дозоры. Их задача: вовремя предупредить о появлении хозар, не допустить, чтоб враг застал жителей села врасплох.
Когда на площади собрались все мужи, старейшина Доброгост поднял над головой меч – то был знак: он хочет сказать свое слово ополчению.
– Братья, – сурово и печально начал он, – из Чернигова пришли недобрые вести.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73