А князь? Так и не отомстит он князю? Уйдет от заслуженной мести недруг проклятый?
Черная поднялась, подошла к старику, уселась рядом с ним и стала рассказывать, как погибла ее матушка, как скорбит по ней отец, как горестно его одиночество. А она, Черная, обидела отца, потом пожалела об этом. Но когда настала решающая минута, снова не поверила ему и тайно бежала в леса. Одного оставила его в печали и тоске да и в тревоге за дочь…
Она говорила долго, и слезы застилали ее глаза, а Осмомысл смотрел на грустное лицо девушки и не знал, как быть. Хотел возразить ей, но не смел, не знал, как это сделать. Чувствовал, что болит его сердце за горемычную сироту, которой грозит тяжкая доля в далекой Хозарии.
Но он не подал виду, встал с колоды, проговорил тихо и медленно:
– Ты не спеши, дитятко, скоро вернется Всеволод, посоветуемся. Может, сначала его пошлем в Чернигов, пусть разузнает, гостят ли в княжьем тереме хозары или рыщут по дорогам… А там видно будет. Если захочешь, то и отцу дадим знать, что ты жива, здорова.
Не уверен был старик, что сделает именно так. Но нужно было что-то сказать, успокоить, обнадежить девушку, задержать ее здесь. Хоть ненадолго, но задержать…
На подворье не мог себе места найти Осмомысл. Беспокойные думы, как злое наваждение, неотвязно следовали за ним, не давали забыться. Наконец пошел к лесной опушке, к своему любимцу – огромному тысячелетнему дубу. Сел под густыми, развесистыми ветвями и задумался, глядя на зеленое пастбище, сверкавшее яркими росами в это погожее раннее утро.
«Свет ясный, мир прекрасный. Как велик ты и как удивителен. Видел я тебя и в лесах северянских, и в землях хозарских, за океан-морем широким, и в горах высоких. Изумлял ты меня невиданными землями, людьми и нравами, пугал ты меня чудо-юдами. Но не открыл мне до сих пор великой истины. В чем она, истина, это самое большое чудо на земле. Зачем таишь ее от людей? Или не хочешь, чтоб узнали ее люди? Как и зачем заползают в сердце злые мысли, жажда мести… Разве тогда, давно, еще в молодости, в светлые дни жизни с Роксаной, не был я счастлив? Не холил, не любил, не берег свое счастье? А поди ж ты, наслали злые духи князя с посадником. Обездолили меня, отняли разум, ослепили гневом. Растоптали мою жизнь князь с посадником! Княжий произвол загнал в глухие леса меня и сына, холопами мы стали… Иль то угодно было небу? Зачем наслали боги темные силы в мой дом?..
И вот теперь, через двадцать лет, пришла сюда дочь того же князя, гонителя, злодея моего. А посеяла в сердце моем иные чувства: добро и жалость… Отчего это? Ведь я отрешился от мира, возненавидел князя. Двадцать лет вынашивал в сердце месть. А встретил эту девицу, чистую, ласковую, и верит она мне, в мою доброту, защиту… И сам теперь не понимаю, что делается со мной. При ней забываю о мести, которую лелеял столько лет, сердце тает, как воск на огне, и кажется мне, мир становится иным. Не весь он черен, как думал я после гибели Роксаны, после княжьего суда. Есть еще на свете добро и радость, и чистое сердце, и вера в честь… Да и как ныне отомщу я князю, ненавистному господину своему, если месть моя будет горем для дочери его? Найду ли в себе силы пойти против этой девушки?..» Возвратился с охоты Всеволод и сразу заметил: дома что-то неладное случилось. Отец встретил его на опушке и, не спросив, как прошла облава на зверя, повел речь о княжне.
– Говорил ли ты с Черной, когда отправлялся на охоту?
– Нет, – насторожился Всеволод. – Она еще с вечера сказала, что не поедет, потому не тревожил ее.
Осмомысл помолчал, потом поднял на сына глаза и в каком-то смятении молвил:
– Она собирается домой.
Всеволод не побледнел, как ожидал конюший, но весь как-то поник. Медленно и молча двинулся к дому. Осмомыслу показалось, что сын не понял всей опасности намерения княжны, что надо сейчас, немедля что-то сделать.
Он сбоку глянул на сына и не выдержал:
– Ты должен сказать ей, что она может попасть в руки хозар, и тогда уж ей не вырваться. Да и князь рад будет…
– Не послушает меня Черная, – отозвался Всеволод. – Как она задумала, так тому и быть…
Конюший остановился, удивленный такой покорностью сына воле девушки.
– Да ты подумай, она ребенок еще, не понимает, какая беда ждет ее в Чернигове! Кому, как не тебе, пристало отвратить ее помыслы от этой затеи, отвлечь охотой, поединком. Ведь ты умело бьешься на копьях, стреляешь из лука на всем скаку…
«Отвратить помыслы? И правда… А что, если и в самом деле?..» Всеволод повеселел и, переглянувшись с отцом, кивнул ему.
– Ладно, батько, я попробую.
А после обеда выбежал из хаты бодрый, веселый и, увлекая за собой княжну, поспешил с нею к Осмомыслу.
– Батюшка! – крикнул еще издали. – Мы едем с Черной на озеро! К берегам Лебединого озера!
Осмомысл отложил ложку, которую вырезал из грушины, И вопросительно посмотрел на девушку.
– Я согласна, – сказала княжна, присев рядом со Всеволодом напротив старика. – Раньше чем воротиться в Чернигов, хочу дознаться про свою долю у девы-лебедицы. Сегодня ночью поедем к озеру, может, перед рассветом увидим ее. Молитесь, отец, чтобы послали боги удачу, чтобы милостивы были к нам…
– Помолюсь, – ответил Осмомысл. – Хорошо, что вспомнила об озере. А то уехала б и не увидела красы его дивной. Да и лебедей, поди, подстережете…
Но знал старик; не легко подкрасться к ним. С тех пор как живет здесь, ни ему, ни подконюшим не посчастливилось не то что выкрасть их одежду, а просто подстеречь, увидеть, как купаются они на рассвете. Сказки это, в которые веришь смолоду. А ныне… Сейчас он рад, что сын вспомнил об озере, о лебедицах. Затея эта отвратит помыслы княжны о доме, об отце, задержит ее на пастбище.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73