Вот она достает что-то из кармана, протягивает вперед, и снова Барс осторожно касается бархатными губами ее руки, а она гладит его, расчесывает челку, щекочет под шеей…
«Чем она покорила дикого жеребенка? Чем привлекла к себе? Лаской, добротой или красой своей? – думает Всеволод. – Барс и тот дался ей в руки! И тот покорился!» А девушка потихоньку отошла от коня, подобрала свой плащ и оружие, ловко вскочила на Сокола. Она сияла от радости, от удачи! И, отъезжая с пастбища, уже повелительным тоном приказала погонщику.
– Барса прибережешь для меня! Слышишь, Всеволод! Даже князю не отдавай! Только для меня!
XII. В СЕТЯХ ДВОЙНОЙ ИЗМЕНЫ
Примирение с хозарами не принесло Амбалу покоя. Возвратившись в Чернигов и немного оправившись от пережитого потрясения, он понял, в какие сети попал, закрылся в своем доме, целые сутки не показывался на людях. Что он делал там, никто не ведал. Только по беспрерывным, незатихающим шагам догадывались, что ходит, думает все время…
В детинце не удивлялись мрачному уединению Амбала. Ведь не нашел он княжну, а князь грозился голову снять, если и другие посланцы вернутся без нее. Амбалу, правда, удалось убедить Черного, что хозары не выкрали девушку, что они сами шныряют повсюду и злы на князя за то, что он укрывает где-то дочь, прикидывается страдальцем, а на самом деле обманывает их. Слова его совпали с доносами наблюдающих за хозарами княжьих слуг. Сам чаушиар упрекал князя и в запальчивости высказал то же, о чем говорил и Амбал.
Это немного успокоило Черного, смягчило его гнев. Но он не забыл своей угрозы и сказал, что отсрочит кару до возвращения дружинников, посланных на розыски дочери.
Надо было что-то немедля делать, чем-то умилостивить повелителя Северянщины. И тут Амбал вдруг подумал, что хозары вот-вот уедут. А уедут они, девушка сама явится. Помог же ей кто-то выбраться за городские стены, поможет и вернуться в город, сообщит ей, что хозар уж нет в Чернигове.
Обрадовавшись этой мысли. Амбал побежал к князю рассказать о намерении хозар не сегодня-завтра выехать из Чернигова. Но князь не пожелал его видеть, и Амбал снова впал в мрачное бездействие, закрылся у себя и снова начал раздумывать, где выход из страшного водоворота, в который бросила его злая доля.
С чего все это началось, когда началось? В детстве? В юности? Нет, нет, и детству и юности его можно только позавидовать. Отец был известный на всю Хозарию хакан-бек – наместник и глава войска хозарского. Сколько битв выиграл в постоянных столкновениях с врагами Итиля! В походах и сечах жизнь свою провел. Ну и его, Амбала, приучал к тому же. С тех пор как помнит себя, с коня не слезал: сначала обучили езде, потом стрельбе из лука, сабельному бою. А там походы и сечи, настоящие сечи с печенегами.
Нет, нет, о детстве и юности ничего плохого не скажешь. Они остались незабываемо прекрасными. Даже звание кендер-хакана, вершина его славы в Итиле, не может затмить собой воспоминаний о ранних вёснах, о погожих днях на широкой, как море, реке.
Никто, кроме торговых людей, не оставался тогда в Итиле. Одним пора было ловить рыбу в полноводных весною реках, другим – засевать рисом заливные поля, третьим – присмотреть в степях табуны коней, стада коров, отары овец.
О-о, то были незабываемые дни, а особенно для них, детей итильской знати. На все лето, до глубокой осени выезжали они в вольные степи, под звездное небо. Его, Амбала, ждали там самые лучшие во всем табуне кони, ждало то, о чем так сладко мечтал зимой.
Старый Ибрагим учил его ездить верхом. Посадит, бывало, без седла на коня и давай гонять вокруг себя на аркане. А когда замечал, что мальчик уже хорошо держится, усложнял езду. И на боку, и под брюхом висел Амбал у коня. На ходу соскакивал, на ходу и садился в седло. Сколько раз страх сжимал его сердце, но зато как радостно билось оно, когда чувствовал, что становится лучшим, первым среди ровесников наездником.
Ночью разжигали костер, садились вокруг Ибрагима и затаив дыхание слушали его рассказы о воинской доблести, про сечи с врагами. А Ибрагим умел рассказывать. Закроет глаза, говорит тихо-тихо, будто волшебник, ведет их в неведомые края, на поля кровавой битвы. О чем бы ни говорил бывалый воин, все возвращался к ратным подвигам, к храбрым стычкам хозарских витязей с чудовищными великанами и в степях, и в удивительных для степняков горных странах.
Да, Ибрагим умел рассказывать. И было о чем ему поведать. За плечами у старого больше сотни лет, все тело покрыто шрамами. И каждый из них имеет свою историю, заманчивую, как сказка.
Во сне иногда видели мальчики то, о чем рассказывал старик. Бывало, даже вскакивали спросонья, хватались за сабли…
Однажды необъезженный трехлетний конь сорвался с привязи и понес его, Амбала, в степь. Старик все не решался посадить на него Амбала – слишком дик был конь, Но пятнадцатилетний сын наместника умел настоять на своем: в том и сила, в том и честь, чтобы объездить не прирученного, а дикого коня! Не каждый брался за такое дело, значит, не каждый мог это сделать.
С утра до полудня носил его тогда неукротимый конь. Как ни метался он, силясь сбросить с себя наездника, но Амбал удержался! А когда поймали взмыленного и задыхающегося от непрерывной скачки коня, Ибрагим радостно поцеловал Амбала и сказал: «Теперь ты настоящий витязь. Теперь можно и в войско. Слышал, как у нас говорят? Кого не сбросил конь, того не согнет и доля. Так вот, иди к отцу. Я уже тебе не учитель».
Да, учитель он был хороший, а вот пророк – никудышный. Как раз тогда, когда Амбал находился в войске, стала изменять ему судьба. Да, именно в войске и свела она его с Кирием, нынешним каганом, сыном старого Овадия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73