– Отпустите, пожалуйста, мое плечо, – печально попросил в данном случае бедный Вовик, – больно.
– Плечо я отпущу, – ответил контролёр, и, даже не глядя на него, Вовик знал, что один глаз у дяденьки торжествует, а другой будто ничего и не видит. – А тебя, задержу. Убежать не пытайся. Кончилась твоя дармоездовская деятельность. Будешь держать ответ перед законом теперь уже как злостный микроскопический государственный преступник типа безбилетного рецидивиста.
Когда человек не виноват, он к незаслуженным обвинениям относится либо с возмущением, либо равнодушно, либо с презрением.
Вовик был до такой – даже представить невозможно – степени равнодушен, что дяденька контролёр призадумался, спросил:
– Значит, ещё и обиделся, да?
– Нет, – в ещё большей степени равнодушно отозвался Вовик. – Не верите – не надо. Вот абонемент у меня в руке – видите? Задумался – и забыл закомпостировать. – Он вспомнил, что из-за этого нелепого случая стряслось, и возмутился: – Вам бы только поймать кого-нибудь, а что с человеком происходит, что с ним творится, вам…
– Нам не кого-нибудь поймать, – строго перебил дяденька контролёр, – а зай-чиш-ку, желательно опытного, каковым ты и являешься.
– Да, да, для вас я только зай-чиш-ка! А я ещё, между прочим, и человек! Да ещё и несчастный, к вашему контролёрскому сведению!
– Ну и что с тобой, не только зайчишка, а ещё и несчастный человек, случилось?
Вовик долго пыхтел от возмущения: ему казалось, судя по тому, что один глаз дяденьки контролёра смотрел на него холодно, тот насмехается, но другой глаз смотрел с сочувствием, и мальчишка проговорил доверительным тоном:
– Мне надо было поговорить с Илларионом Венедиктовичем… ну с тем, который меня вчера от вас спас. Я его с утра искал, а вы меня за плечо ка-а-а-ак…
– Но ведь он сам отказался с тобой разговаривать!
– Конечно, отказался! Ведь я его сегодня… – Вовик долго и довольно честно искал подходящее слово, но кроме обманул ничего не подыскал, а этого слова произнести духу не хватило. – В общем, надо было мне с ним поговорить, а вы меня ка-а-к цап! – И он безнадёжно махнул рукой.
Помолчали, глубокомысленно помолчали, озабоченный дяденька контролёр и не менее озабоченный Вовик, уделив этому занятию немало времени. Вовик опустил глаза в землю, а дяденька контролёр, – мальчишка, и не глядя на него, знал, – смотрел обоими глазами по-разному.
– Может, попробуем разыскать твоего Иллариона Венедиктовича? – услышал Вовик. – И пора нам познакомиться. Меня зовут Григорий Григорьевич. Как говорится, не поешь – не выговоришь. А тебя?
– Вовик я. А как искать? Где искать?
– Проще простого. Фамилию его знаешь?
– Самойлов. – Вовик сообщил фамилию со спокойной совестью, помня, что Илларион Венедиктович имени своего не скрывал, только просил никому не говорить о звании.
– Тогда пошли, – предложил Григорий Григорьевич. – Считай, что мы уже знаем, где он живет. И номер телефона нам тоже известен. Правда, киоск справочного бюро отсюда далековато и удобнее до него дойти, чем доехать.
И пока они идут до киоска городского справочного бюро, мы с вами, уважаемые читатели, вернёмся к Иллариону Венедиктовичу. Он в это время получил пропуск в лабораторию Гордея Васильевича, выдать который разрешил сам директор института, ибо все другие сотрудники, ведающие выдачей пропусков, отказали, твердя одно и то же:
– Гордей Васильевич просил его сегодня не беспокоить.
То же самое ему несколько раз повторили по телефону из лаборатории. Но сердце-то старого друга чувствовало, что надо туда проникнуть во что бы то ни стало. Немедленно!
– Какая-то неожиданная крупная неприятность у него с новым прибором, – объяснил директор. – А «Чадомер» находится под особым контролем самых высоких инстанций. Потребность в нём необыкновенная. Посему наш многоуважаемый коллега в серьёзном расстройстве. Никого к себе не допускает. Но я знаю о вашей дружбе и желаю благотворной беседы.
Иллариону Венедиктовичу казалось, что лифт не только не поднимается, а ползёт вверх со скоростью значительно ниже черепашьей. Он чуть ли не дрожал от ужаса, что лифт может вот-вот остановиться!
Но лифт был скоростной, действовал исправно, и вскоре перепереволновавшийся Илларион Венедиктович уже входил в лабораторию. Все сотрудники спокойно и, как положено ученым, сосредоточенно занимались своими делами, только один из них, сидевший за столом с телефонами, пытался было преградить дорогу неожиданному посетителю.
Но неожиданный посетитель с неожиданной для его лет ловкостью проскользнул мимо и исчез в кабинете.
– Наконец-то-о-о-о! – буквально закричал Гордей Васильевич, увидя друга. Они обнялись. – Где ты шлялся, старый гуляка? Мои сотрудники с утра названивают тебе… И какая там у тебя старушка завелась, да ещё с собакой?
– По старому телефону названивали, – усмехнулся Илларион Венедиктович. – Забыл, что я переехал?
– Забыл, забыл, – виновато признался Гордей Васильевич. – Всё у меня в голове перепуталось. Перемешалось!
– А меня к тебе не допускали, – пожаловался Илларион Венедиктович. – Ты что, не мог предупредить насчёт меня? А то вон как глупо получилось. Я к тебе, ты ко мне…
– Виноват, виноват, виноват… Говорю, что у меня в голове… ну вроде того, как будто бы хоккейная команда играет с футбольной. Вот и надо мне хоть немного успокоиться. Посему давай сначала молча попьем чайку. Дорогуша, дай-ка нам чайку, пожалуйста, – попросил он маленького робота, стоявшего у дверей.

Тот ответил:
– Вас понял. – Затем он принес термос, два стакана, ложечки, сахар в вазочке, всё это расставил аккуратно на специальном столике в углу, налил из термоса чай, сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97