Сначала были просто примитивные побоища на взаимное уничтожение. Потом сценарии стали поразнообразнее: добыча ценного объекта, захват определенного игрока противной стороны, освобождение «заложников», занятие плацдарма против превосходящих сил, зачистки помещений на специально оборудованных площадках-полигонах и так далее. Существенное внимание уделялось групповому взаимодействию и скоординированности действий. Состав групп постоянно менялся, утром ты доверяешь ближнему прикрывать свою задницу, а вечером он стреляет тебе между глаз и симулятор костюма заставляет ощутить черепом, что же именно означает расхожее выражение «пораскинуть мозгами». Доплер пытался у всего отряда выработать единый стиль поведения в бою, когда, исходя из ситуации, каждый выполняет свою часть задачи на автопилоте, без лишних указаний, здраво осознавая и адекватно оценивая тактическую обстановку, при этом эффективно взаимодействуя с любыми бойцами подразделения, оказавшимися в суматохе боя поблизости.
Бешеный график обучения и непривычные физические нагрузки, обильно приправленные болью и шоками многократных «смертей» быстро поставили Сплина на грань физического изнеможения и нервного срыва. Его часто «убивали», хотя в тире он стрелял не хуже других – сказывалась некоторая заторможенность реакции и неприспособленность к столь резкой смене образа жизни. Подняться утром с койки было для него подвигом, откинуть наждачное казенное одеяло было не легче, чем медведю восстать из зимней спячки. На проклятый костюм-симулятор он смотрел, как приговоренный на электрический стул. Частые нокауты при спаррингах и стрессы, вызванные «смертями» в учебных боях вызывали состояние какого-то непрекращающегося тяжелого похмелья. Первые дни он чувствовал себя как старая боксерская груша, которая вот-вот лопнет и вся набивка на хрен повывалится. Сплин был на пределе сил. Усталость, медленным ядом разлитая по всему телу, давала знать о себе уже прямо с момента подъема, словно вместо крови в жилах тек вязкий тягучий кисель. Сержант часто отправлял его на добавочные дистанции после кроссов, персонально дубасил на занятиях по рукопашному бою, демонстрируя сначала «ты делаешь вот как» – серия ударов, «а надо вот как» – серия ударов, потеря сознания. Моральное состояние тоже оставляло желать лучшего: Сплина преследовало ощущение, что он едва ли не хуже всех и вот-вот будет зачислен в «альтернативные работники» за хроническую неуспеваемость. В педагогических целях Сержант добавил отстающему интенсивность болевых импульсов на 15 процентов, после чего боль заиграла на нервах бедняги как скрипач-виртуоз, прекращаясь только во сне, который, как и все хорошее, был слишком скоротечен.
Сплин никому из группы про это не сказал, его продолжали прессовать на общих основаниях. Каждое мышечное усилие вызывало какое-то яростное отторжение со стороны организма. Выжимая из себя все силы, он временами думал, что вот-вот потеряет сознание и сдохнет стоя, как загнанная лошадь, или в момент очередной виртуальной смерти с ним случится припадок, и он захлебнется в собственной блевотине, или что-нибудь в этом роде. Он уже подсознательно решил, что конец его близок, после отсева и перевода на каторжные работы, при серьезной физической нагрузке, враждебном окружени, хреновой жратве и так далее ему долго не протянуть. А затем его бренные останки бесследно сгинут в адском пламени ближайшего мусорного конвертора. «Напрасно старушка ждет сына домой, ей скажут – она зарыдает…» Сплин скрежетал зубами и упрямо заставлял себя держаться, покуда в состоянии шевелиться, про себя и вслух укрепляя твердость духа живой силой крепкого народного словца.
Однако свойственное ему упорство и естественная реакция организма на тренировку постепенно сделали свое дело. Поворотным моментом в мировосприятии стала мимолетная фраза Доплера, произнесенная им в затылок лежащему после серии пропущенных ударов в полубессознательном состоянии Сплину:
– Признайся, жалкий желудок, ты думаешь, что легче сдохнуть, чем встать. И ты полностью прав! Запомни: умирать легко – жить трудно. Ты слишком боишься, осознай, что твоя смерть – уже решенный вопрос, за который поздно волноваться. Считай это игрой, где боль – наказание за проигрыш. У тебя теперь ничего нет, тебе нечего терять, не о чем сожалеть, нечего бояться. Ты – солдат, твоя единственная задача – бороться изо всех сил и грамотно действовать в бою, полностью сосредоточься на этом и ни о чем больше не думай. Тогда, возможно, останешься жив.
Сплин попытался подняться – тело сотрясала крупная дрожь, дыхание было частым и прерывистым, в горле при вдохе-выдохе клокотало, звуки долетали издалека и с задержкой. Шатаясь, Сплин принял стойку, чем вызвал легкое одобрение Сержанта:
– Молодец, что поднялся. Понимаю, как это было непросто.
Сплин безбожно медленно попытался провести нападение, но Доплер не дал ему даже как следует выйти на дистанцию атаки:
– Не жди, что твой жалкий тряпочный героизм кого-то впечатлит в реальном бою – тебя уроют без всякой пощады, как только дашь возможность.
Удара, который вынес сознание из его головы, как порыв ветра задувает спичку, Сплин не видел и едва почувствовал. До пола он долетел в глубокой отключке, а очнулся уже в лазарете.
– Лечить-то тебе нечего, парень, при всем моем желании, – порадовал его фельдшер, почесывая бородку. – Ничего не повреждено – ты же был в костюме. Все твои травмы, кроме неопасных ушибов и синяков, воображаемы и живут у тебя в сознании. Я тут тебя прокапал кое-чем для профилактики, но дальше сам, Доплер велел поставить тебя на ноги и отправить обратно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112