..
- Что вы, сударь! Гошинские - почтенные люди. Камердинера держат...
- Дай бог, чтобы таких вовсе не было. А ты, Людвик, поступай как знаешь, - помни только, что я имею кое-какое влияние на Камиллу. Я не я буду, если она хоть взглянет на тебя, когда ты откажешься от читальни. Делай, что хочешь, а это мое последнее слово.
После чего Вильк долго еще говорил о заслугах, которые приобретет Людвик, продолжая заниматься читальней. Наконец, показал ему статью в одной из варшавских газет, которая хвалила начинание и упоминала, что книги хранятся у г-на Л., N-ского чиновника и друга просвещения.
Это окончательно убедило честного малого. Он даже с некоторой гордостью взял газету с собой в город, чтобы на ближайшем вечере показать ее Камилле.
И вот у казначея, где обычно отменно играли и развлекались, Людвик, взобравшись на устроенную для этого трибуну из стульев, прочитал газетную статью о читальне. На минуту всех охватил невероятный энтузиазм; газета переходила из рук в руки, статью переписывали, а Вильк и Людвик настолько выросли в глазах общества, что было решено отныне, говоря о них, всегда добавлять: "наш", то есть говорить: "наш господин Людвик с нашим Гарбовецким", или "наш Гарбовецкий с нашим господином Людвиком". Все негодовали на читальню Гошинских по той причине, что чиновники в нее не допускались. А Людвик, хоть и происходил, по его словам, из шляхты, отрекся от нее из-за ее высокомерия и кичливости. Он даже снял с пальца перстень с гербом и спрятал его в карман. "Так им и надо, - говорил он, предвидя, как это огорчит шляхту. - Сами того захотели. Впредь не будут зазнаваться перед порядочными людьми".
Было много шуму, и дела складывались для Вилька и его читальни наилучшим образом, как вдруг из уст судебного исполнителя, продолжавшего читать газету дальше, внезапно вырвался возглас негодования.
- Что там еще? Что он там нашел? - закричали все хором.
Благородное лицо судебного исполнителя пылало гневом, на мгновение он даже лишился дара речи. Наконец, он стукнул кулаком по столу.
- Предатель! Клеветник! Иуда Искариот! - кричал он во всю глотку, так что стекла в окнах задрожали.
- Кто клеветник? Кто Иуда Искариот?
- Вильк! Вильк! Вильк! Читайте, читайте!
Все опрометью кинулись к газете. Людвик начал читать.
В статье было написано следующее:
"В этом номере газеты мы поместили известие о читальне, основанной в N.; вот что нам еще пишут оттуда по этому поводу:
"Любовь к чтению распространяется у нас неимоверно медленно. Городское общество по сей день предпочитает карты, вино, сплетни - словом, что угодно, только не книги. Мужчины целые дни просиживают в трактирах, дамы же (волнение среди дам!) предпочитают проводить время перед зеркалом, спасая подержанные прелести с помощью также подержанных косметических снадобий ("ложь! гнусная ложь!!") либо сплетничая друг на дружку. Любимое занятие барышень - просиживать целыми днями у окна ("ах!") и высматривать напомаженных кавалеров ("фи! фи!"), бросающих нежные взоры на их напудренные лица ("подлость!"). Едва ли найдется несколько исключений - людей, стремящихся к более достойным развлечениям, чем подобная трата времени, столь же легкомысленная, сколь заслуживающая порицания (крики, суматоха, шум)".
Если и ты, о читатель, имеешь представление о том, что происходит теперь во французском парламенте, ты все же едва ли вообразишь, что творилось на вечере у казначея. Unanimitate* было решено отомстить: сжечь читальню или выбросить ее на улицу. Людвик, Антош и т.д. и т.п. - словом, все, кто чувствовал и себя задетым статьей и считал поступок Вилька непристойным, решили пролить его кровь "с помощью холодного или огнестрельного оружия".
______________
* Единодушно (лат.).
Вильк, однако, не только не испугался угроз, которые, правда, так и остались без последствий, а взял да и написал еще одну статейку о местной публике. Эту статейку читали на многолюдном собрании у графа Штумницкого, который имел привычку принимать шляхту, положив ноги на стол. Здесь крику было меньше, потому что граф страдал болезнью спинного мозга и не выносил шума. Но и здесь постановили избавиться от Вилька любой ценой. Делегатом от шляхты был Стрончек, который обещал устроить Вильку такую каверзу ("довольно уж нам терпеть, господа!"), что "либо он уберется из этих мест, либо... Но тише, тише, господа!"
Тогда-то сгустились тучи над нашим героем, а он тем временем спокойно пахал землю в Мжинеке, учил батраков и барышень Хлодно и был влюблен в Люци. Приятно, когда ты влюблен, усесться поудобней в кресле и, заложив руки под голову, помечтать о предмете любви! Но Вильк этого не умел. Он работал. Поля в Мжинеке с весны роскошно зазеленели, яблони зацвели, дороги и тропинки превратились в аллеи, обсаженные плодовыми и тутовыми деревьями, поднялись новые строения, все здесь -говорило о дружбе и достатке. Честное сердце Вилька радовалось этому зрелищу, но беспокойный ум его создавал все новые планы. Планы эти были двоякого рода: одни касались всего общества, другие лично Вилька. К первым относились новые предприятия, усовершенствования, читальни; о вторых Вильк писал приятелю:
"Я должен, но до сих пор не смею сказать Люци, что я ее люблю, хотя почти уверен во взаимности. Когда услышу формальное признание с ее стороны, я тотчас выступлю открыто, потому что мне, наконец, больно и стыдно тайны, которой окружены наши отношения. Будь что будет! Только дети или негодяи действуют скрытно, но в условиях, в каких я живу, иначе и не могло быть сначала. Представляю себе, сколько будет еще неприятностей с господами Хлодно и Гошинскими; однако, если Люци согласна, это не заставит меня отступить ни на шаг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16