ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
На семнадцатом году юный Золзикевич дошел уже до второго класса и, вероятно, с такой же быстротой подвигался бы и дальше, если бы не наступили бурные времена, положившие раз навсегда конец его научной карьере.
С горячностью, свойственной молодости, Золзикевич, которого и раньше преследовала несправедливость учителей, став во главе сочувствующих товарищей, устроил своим обидчикам кошачий концерт. Затем изорвал книги, изломал линейки, перья и, покинув храм Минервы, ринулся в объятия Марса и Беллоны.
Это была пора в его жизни, когда брюки он носил не на голенищах, а в голенищах, пора, когда он певал с жаром, пышащим горькой и страшной иронией: "О, честь вам паны, магнаты!"* Кочевая жизнь, песни, облака табачного дыма, романтические приключения на постоях с молоденькими девушками, которые носили крестики на груди и ничего не жалели для "Родины и ее храбрых защитников", - такая жизнь, говорю я, гармонировала со страстной и мятежной душой молодого Золзикевича. Он находил в ней воплощение своей мечты, владевшей его умом с давних пор, когда он еще в школе, под партой зачитывался "Ринальдо Ринальдини" и другими произведениями, которые развивали ум и сердце и пробуждали воображение нашей молодежи.
______________
* "О, честь вам, паны магнаты!" - припев популярной революционной песни, написанной краковским поэтом Густавом Эренбергом (1818-1895).
Но у этой жизни были свои темные, вернее рискованные, стороны. Бешеная отвага слишком увлекала Золзикевича. Увлекала настолько, что - хоть этому верится с трудом - еще до сего дня показывают в Вжецёндзе плетень, через который не мог бы перескочить самый лихой конь, а пан Золзикевич однажды, бурной ночью, перескочил одним махом, охваченный страстным желанием сохранить себя на радость отечеству. Ныне, когда времена эти давно миновали, сколько бы раз ни приходилось пану Золзикевичу бывать в Вжецёндзе, поглядывал он на этот плетень и, сам себе почти не веря, думал: "Черт побери! Сейчас я бы так не сумел!"
Однако после этого сверхчеловеческого поступка, о котором говорилось даже в выходившей в то время газете, фортуна, охранявшая пана Золзикевича как зеницу ока, вдруг упорхнула от него, точно испугавшись его отваги. Не прошло и недели после описанного случая, как в одно прекрасное утро богатырская грудь пана Золзикевича встретилась - правда, благодаря провидению, которое всегда знает, что делает, - не с пулей, не со штыком, а с некоторым другим почти столь же зловредным инструментом, сплетенным из бычьей кожи и снабженным на кончике кусочком олова. Вышеописанный инструмент порядком попортил на лопатках и пояснице нежную кожу нашего симпатичного героя.
С этого времени в его мыслях и чувствах наступил решительный поворот. Лежа, - уткнувшись носом в обыкновенный сенник в деревенской корчме, он бессонными ночами думал-думал, как когда-то Игнатий Лойола*, и дошел в конце концов до уверенности в том, что каждый должен служить обществу тем оружием, которым он лучше всего владеет. Интеллигенция, например, должна служить головой, а не спиной, потому что голова есть привилегия интеллигенции и имеется далеко не у каждого, а спина есть у всех - и значит, напрасно он, Золзикевич, свою спину подвергал всяким случайностям. Что он - мог сделать еще для родины, продолжая идти прежним путем? Еще раз перескочить через какой-нибудь плетень? Нет! Достаточно было одного раза. "Пусть кто-нибудь другой перескочит!" - думал он. Проливать снова кровь? Мало он ее проливал, что ли? Нет! Еще раз? Нет! Он мог служить обществу теперь на совсем ином пути - на мирном пути своей интеллигентностью, alias** ученостью. И так как знал он многое, знал кое-что почти о каждом жителе Ословицкого уезда, он мог и в мирное время отлично служить обществу.
______________
* Игнатий Лойола (1491-1556) - основатель ордена иезуитов.
** Иначе (лат.).
Вступив на этот новый путь, он дошел до звания волостного писаря и, как нам известно, даже мечтал о должности помощника ревизора.
Однако и в должности писаря дела его шли недурно. Основательные познания всегда внушают уважение, а так как мой симпатичный герой, как я уже говорил, знал к тому же кое-что о каждом жителе Ословицкого уезда, то все они относились к нему с уважением, смешанным со страхом, остерегаясь чем-нибудь задеть эту незаурядную личность. При встрече с ним кланялись ему шляхтичи, кланялись и мужики, еще издали снимая шапки и говоря: "Слава Иисусу"... Но я вижу, что необходимо подробнее объяснить читателю, почему пан Золзикевич не отвечал на это приветствие обычным "Во веки веков".
Я говорил уже, что, по его мнению, образованному человеку это не подобает; были, однако, и другие причины. Самобытные умы всегда смелы и радикальны. Так вот, пан Золзикевич еще в те бурные времена пришел к убеждению, что "душа - это дым и больше ничего". Именно в это время пан писарь читал роман издания варшавского книгоиздателя г. Бреслауэра под заглавием: "Изабелла, королева испанская, или Тайны мадридского двора". Этот замечательный во всех отношениях роман так ему понравился и настолько его захватил, что одно время он готов был бросить все и уехать в Испанию. "Повезло Марфорию, - думал он, вспоминая сцену, в которой Марфорий целует чулки на ногах Изабеллы, - может повезти и мне". Вероятнее всего он бы тогда и уехал в поисках таких чулок, ибо был убежден, что "в этой дурацкой стране пропадает зря", но, к счастью, его удержали другие отечественные чулки, о которых речь впереди.
Во всяком случае, "Изабелла Испанская", к вящей славе нашей литературы периодически издававшаяся г. Бреслауэром, сделала свое. Прочитав ее, Золзикевич стал скептически относиться не только к духовенству, но и ко всему, что прямо или косвенно связано с ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
С горячностью, свойственной молодости, Золзикевич, которого и раньше преследовала несправедливость учителей, став во главе сочувствующих товарищей, устроил своим обидчикам кошачий концерт. Затем изорвал книги, изломал линейки, перья и, покинув храм Минервы, ринулся в объятия Марса и Беллоны.
Это была пора в его жизни, когда брюки он носил не на голенищах, а в голенищах, пора, когда он певал с жаром, пышащим горькой и страшной иронией: "О, честь вам паны, магнаты!"* Кочевая жизнь, песни, облака табачного дыма, романтические приключения на постоях с молоденькими девушками, которые носили крестики на груди и ничего не жалели для "Родины и ее храбрых защитников", - такая жизнь, говорю я, гармонировала со страстной и мятежной душой молодого Золзикевича. Он находил в ней воплощение своей мечты, владевшей его умом с давних пор, когда он еще в школе, под партой зачитывался "Ринальдо Ринальдини" и другими произведениями, которые развивали ум и сердце и пробуждали воображение нашей молодежи.
______________
* "О, честь вам, паны магнаты!" - припев популярной революционной песни, написанной краковским поэтом Густавом Эренбергом (1818-1895).
Но у этой жизни были свои темные, вернее рискованные, стороны. Бешеная отвага слишком увлекала Золзикевича. Увлекала настолько, что - хоть этому верится с трудом - еще до сего дня показывают в Вжецёндзе плетень, через который не мог бы перескочить самый лихой конь, а пан Золзикевич однажды, бурной ночью, перескочил одним махом, охваченный страстным желанием сохранить себя на радость отечеству. Ныне, когда времена эти давно миновали, сколько бы раз ни приходилось пану Золзикевичу бывать в Вжецёндзе, поглядывал он на этот плетень и, сам себе почти не веря, думал: "Черт побери! Сейчас я бы так не сумел!"
Однако после этого сверхчеловеческого поступка, о котором говорилось даже в выходившей в то время газете, фортуна, охранявшая пана Золзикевича как зеницу ока, вдруг упорхнула от него, точно испугавшись его отваги. Не прошло и недели после описанного случая, как в одно прекрасное утро богатырская грудь пана Золзикевича встретилась - правда, благодаря провидению, которое всегда знает, что делает, - не с пулей, не со штыком, а с некоторым другим почти столь же зловредным инструментом, сплетенным из бычьей кожи и снабженным на кончике кусочком олова. Вышеописанный инструмент порядком попортил на лопатках и пояснице нежную кожу нашего симпатичного героя.
С этого времени в его мыслях и чувствах наступил решительный поворот. Лежа, - уткнувшись носом в обыкновенный сенник в деревенской корчме, он бессонными ночами думал-думал, как когда-то Игнатий Лойола*, и дошел в конце концов до уверенности в том, что каждый должен служить обществу тем оружием, которым он лучше всего владеет. Интеллигенция, например, должна служить головой, а не спиной, потому что голова есть привилегия интеллигенции и имеется далеко не у каждого, а спина есть у всех - и значит, напрасно он, Золзикевич, свою спину подвергал всяким случайностям. Что он - мог сделать еще для родины, продолжая идти прежним путем? Еще раз перескочить через какой-нибудь плетень? Нет! Достаточно было одного раза. "Пусть кто-нибудь другой перескочит!" - думал он. Проливать снова кровь? Мало он ее проливал, что ли? Нет! Еще раз? Нет! Он мог служить обществу теперь на совсем ином пути - на мирном пути своей интеллигентностью, alias** ученостью. И так как знал он многое, знал кое-что почти о каждом жителе Ословицкого уезда, он мог и в мирное время отлично служить обществу.
______________
* Игнатий Лойола (1491-1556) - основатель ордена иезуитов.
** Иначе (лат.).
Вступив на этот новый путь, он дошел до звания волостного писаря и, как нам известно, даже мечтал о должности помощника ревизора.
Однако и в должности писаря дела его шли недурно. Основательные познания всегда внушают уважение, а так как мой симпатичный герой, как я уже говорил, знал к тому же кое-что о каждом жителе Ословицкого уезда, то все они относились к нему с уважением, смешанным со страхом, остерегаясь чем-нибудь задеть эту незаурядную личность. При встрече с ним кланялись ему шляхтичи, кланялись и мужики, еще издали снимая шапки и говоря: "Слава Иисусу"... Но я вижу, что необходимо подробнее объяснить читателю, почему пан Золзикевич не отвечал на это приветствие обычным "Во веки веков".
Я говорил уже, что, по его мнению, образованному человеку это не подобает; были, однако, и другие причины. Самобытные умы всегда смелы и радикальны. Так вот, пан Золзикевич еще в те бурные времена пришел к убеждению, что "душа - это дым и больше ничего". Именно в это время пан писарь читал роман издания варшавского книгоиздателя г. Бреслауэра под заглавием: "Изабелла, королева испанская, или Тайны мадридского двора". Этот замечательный во всех отношениях роман так ему понравился и настолько его захватил, что одно время он готов был бросить все и уехать в Испанию. "Повезло Марфорию, - думал он, вспоминая сцену, в которой Марфорий целует чулки на ногах Изабеллы, - может повезти и мне". Вероятнее всего он бы тогда и уехал в поисках таких чулок, ибо был убежден, что "в этой дурацкой стране пропадает зря", но, к счастью, его удержали другие отечественные чулки, о которых речь впереди.
Во всяком случае, "Изабелла Испанская", к вящей славе нашей литературы периодически издававшаяся г. Бреслауэром, сделала свое. Прочитав ее, Золзикевич стал скептически относиться не только к духовенству, но и ко всему, что прямо или косвенно связано с ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22