Но здесь, в Техасе, правят мексиканские законы. Нас не касается то, что ты натворил там. А здесь ты вроде еще не отличился! На нет и суда нет.
- Я знаю, сквайр! Знаю! Но я измучился совсем. Хотел податься в Сан-Фелипе и вниз, в Анауа, ничего не выходит. Призрак тащит назад к проклятому патриарху.
- К патриарху? Что тебя тащит к патриарху?
- Что? А что гонит того, который...
- Который?..
- ...кого-нибудь порешил... Тот лежит под патриархом... кого я порешил?
- Ты? Кого?
Судья окинул Боба своим острым взглядом и вдруг перешел на сочувственный тон:
- Каким же образом он туда попал?
- Я отвез. И закопал там.
- Как это случилось?
- Сам-то не мог идти... с зарядом свинца...
- Если это был Джонни, считай, что ты оказал услугу отечеству и сэкономил нам веревку!
Боб покачал головой.
- Десять дней прошло, как вы со мной рассчитались, вы дали мне двадцать пятьдесят.
- Двадцать долларов пятьдесят центов! Советую не трогать деньги, пока не наберется две сотни долларов. Тогда можно будет подумать о покупке участка.
- Надо у доктора спросить.
- Ты бы давно избавился от лихорадки, Боб, если бы недели на две воздержался от питья. Беда с тобой, Боб! Непутевый ты человек. Ладно, живи, как умеешь. Если тебе нравится общество Джонни, черт с тобой. Но темным делишкам с ним пора положить конец. Так думает вся округа. Что ты на это скажешь?
Боб, казалось, все пропустил мимо ушей. Он начал свой рассказ.
- Дернул меня черт проезжать мимо дома Джонни. Захотелось выпить. Но с коня не схожу. Подъехал к окну, заглянул, вижу: человек за столом сидит, довольный такой, угостился на славу. У меня даже слюна потекла, но с коня не схожу. Тут подкатывает ко мне этот бес, Джонни, и шепчет, чтоб я слез, в доме, мол, есть один, очень для нас невредный, надо только подступиться похитрей. У него, говорит, за пазухой кошель с золотом, толстый кошель. Если предложить в картишки, наверняка клюнет.
Я не сразу решился, все думал. А Джонни, как бес, увивается. Ну я и слез с коня. А когда слезал, доллары в кармане звякнули, и сразу я разохотился. Только успел перекусить малость да опрокинуть стакан-другой, Джонни уже карты тащит и кости. Стали играть. С каждым стаканом все больше азарта и меньше долларов. Гляжу на пришлого и прикидываю, что его вполне можно бы пощипать. А он сидит себе, ест и пьет, как будто ему до нас нет дела. Начал я его подзуживать - все без толку. Ест и пьет. Когда я спустил все до цента, у меня в глазах позеленело. А проиграл я больше, чем вы думаете. Я ведь целых два месяца по лесам да прериям себе лихорадку наживал за двадцать пятьдесят. И вот лихорадка осталась, а денег, чтоб выгнать ее, нет! Скверно получилось. Джонни хихикал мне в лицо, звенел моими долларами. И все подначивал: видишь, дескать, тугой кошелек, его можно обменять всего за пол-унции свинца.
- Он так и сказал?
- Так и сказал. Я сперва ни в какую. Говорю, если у тебя глаза разгорелись, так сам и займись своим гостем, черт побери! Уехал я. А двадцать пятьдесят из головы не выходят. К вам я не решился, вы бы меня только разбранили.
- Да не стал бы я тебя бранить, Боб! Я бы вызвал Джонни, собрал бы дюжину присяжных из числа соседей. Джонни мы помогли бы убраться в другой штат или в мир иной, а тебе - вернуть твои доллары.
Боб глубоко вздохнул и уставился на судью.
- Поздно! Слишком поздно!
- Совсем не поздно! Продолжай!
- Вечером я подъехал к взгорью, где растут пальметто. Только начал подыматься, слышу: скачет кто-то. Мне стало не по себе, жутко как-то. Точно тысяча чертей меня заморочили, ничего не вижу вокруг, ничего не слышу, не знаю, где я и что. А в глазах - кошелек с золотом и мои двадцать долларов, пятьдесят центов! "Не вас ли я видел в трактире?" - говорит тот, с кошельком. "А вам-то что?" - говорю. "Да мне-то ничего, конечно". - "Так и дуйте своей дорогой!" - "Не в обиду будь сказано, карточный проигрыш не поднял вам настроения! Я бы на вашем месте крепко подумал, прежде чем играть на деньги".
То, что он еще и попрекает меня проигрышем, совсем меня разозлило. Но я пока держался.
"Дразнить проигрышем, - говорю, - дело последнее, подлая твоя душонка!"
Я хотел раззадорить его и затеять свару. Но он не поддавался.
"Я, - говорит, - и не думал дразнить, наоборот, я вам сочувствую. На богача вы не похожи и, вероятно, зарабатываете свои деньги тяжелым трудом". "Да, - говорю, - деньги даются мне нелегко. Спустил все до цента, не на что даже табаку купить, зажевать нечем".
Мы стояли с ним у самой опушки, на берегу Хасинто.
"Ну, это можно поправить. Я человек не богатый, у меня жена, дети, мне каждый цент дорог, но помочь соотечественнику - дело всякого порядочного гражданина. Вот вам на табак!.."
С этими словами достает из кармана кошелечек, тугой такой. Долларов на двадцать, думаю, тянул. А мне мерещится, будто черт из кошелька зубы скалит.
"Половина моя", - говорю. - "Нет, деньги для жены и детей. Полдоллара можно". - "Половину! - кричу. - Или..." - "Или?"
Тут он сунул кошелек обратно и начал ружье с плеча стаскивать.
"Не вынуждайте меня, - говорит, - причинять вам неприятности! Смотрите, как бы не пришлось раскаиваться! Вы задумали недоброе дело!"
Но я уже закусил удила. В глазах у меня потемнело.
"Половину!" - ору.
Тут он и подпрыгнул в седле, откинулся и свалился...
Боб замолчал, у него пресеклось дыхание, на лбу выступили крупные капли, взгляд уперся в угол комнаты.
Алькальд тоже побледнел. Я попытался встать, но пошатнулся, и если бы не оперся на стол, вероятно, упал бы. Воцарилось тягостное молчание. Наконец судья пробормотал:
- Тяжелый случай! А ты опасный субчик, опасный! Просто злодей!
- Пуля пробила ему грудь...
- А может, у тебя курок сорвался?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14