.. Продали! Надругались! Потопили в крови то чистое, святое, за что воевала и умирала молодежь.
Жужа переглянулась с отцом и сказала:
– Дьюла, мы уходим отсюда. Пойдешь с нами?
– Куда?
– К Арпаду.
– Нет, к нему не пойду. И здесь не останусь.
– Куда же ты?
– Не знаю. Ничего не знаю. – Махнул рукой, ушел к себе.
Юлия вздохнула без всякого сожаления.
– Все ясно. У поэтов своя особая дорога, они витают в облаках.
С улицы донеслись автомобильные гудки, скрежет тормозных колодок и баллонов. Радист осторожно выглянул в окно.
– Вернулись! В полном составе. Букет. А в придачу долговязый американец, корреспондент. По местам!
Ватага Ласло Киша подкатила на нескольких машинах. Тут и скромная «Победа», и роскошные «мерседесы», «консулы», «форды». Одна официально конфискована, другая и третья просто уведены ночью из какого-то взломанного гаража, четвертая подарена какими-то представителями Красного Креста, не то бельгийского, не то западногерманского.
Лихо, с музыкой, со свадебным гиканьем, ударяя в цыганский бубен, дуя в трубы, прокатились «национал-гвардейцы» по всему кольцевому бульвару, от Дуная до Дуная: от площади Барарош, что у моста Петефи, до площади Ясаи Мари, у моста Маргит. Три трупа в желтых ботинках волочились на буксире головной машины, на крыше которой была прикреплена фанера с надписью: «Русская тройка».
До сих пор весело людям Ласло Киша. Смеются. Вспоминают подробности казни.
– А здорово тот, в голубой рубашке, пересчитывал мордой выбоины!
– А как он целовал асфальт!
– Нечем ему было целовать: начисто, до зубов стерты губы. Вот это была настоящая «стрижка»!
– Живучее всех оказался безыменный коммунист. Километра два не отдавал богу душу…
Гремят по лестнице подкованные шнурованные сапоги и оружие. Террористы поднялись на шестой этаж.
У двери, ведущей в «Колизей», стоял с автоматом на шее Антал. Он слышал все, о чем говорили его бывшие соратники. До этой минуты он испытывал страх перед ними, не был твердо уверен, сумеет ли выполнить приказ Михая. Теперь он точно знал: сумеет.
– Ну, как тут? – спросил у часового Ласло Киш. – Происшествия есть?
– Полный порядок, байтарш.
– Шандора бачи и его дочь, надеюсь, не проворонил?
– Дома.
– А профессор?
– Пришел.
Киш хозяйским глазом окинул «Колизей», и что-то ему не понравилось тут. Ящики с продуктами и боеприпасами на месте, радист с привычной озабоченностью хлопочет у действующей рации, трехцветный, с дыркой парус полощется за окном на свежем ветре. Все как надо. И все же что-то переменилось. Даже в воздухе это чувствуется. Ласло Киш подошел к радисту.
– Был кто-нибудь?
– Никого не было, байтарш.
– Какие новости в мире?
– Готовлю сводку.
– Отставить, Михай! – приказал Карой Рожа. – Сейчас будем передавать репортаж для Америки. Приготовься!
Рожа, более крупный и обстрелянный зверь, чем Мальчик, не почуял опасности. Сидел у камина и бешено строчил сценарий очередного представления. Веселое гиканье «национал-гвардейцев», звон цыганского бубна, шум автомобильных моторов, аплодисменты зрителей, записанные на пленку, сопровождались комментариями специального корреспондента. «Это очень тяжкое, печальное зрелище, друзья, – писал Рожа. – Такого мне не довелось видеть за всю мою жизнь. Только орды кочевников, предки нынешних татар, подобным образом расправлялись со своими врагами».
– Карой, слышали последнюю речь Миндсенти?
Рожа не оторвал пера от бумаги, не повернул головы к Ласло Кишу. Только промычал:
– Угу.
– Не кардинал, а маршал в сутане. Вот кто должен стать во главе новой Венгрии. Венгрии без коммунистов. К тому идет. Не зря мы устроили ему такое триумфальное возвращение в Будапешт.
В дверях показался Дьюла Хорват с туго набитым портфелем и дождевиком в руках. Его не видит Киш и продолжает:
– Да, песенка Имре Надя спета. Золотой идол оппозиции уже не премьер, а труп гладиатора на арене «Колизея».
Карой Рожа неохотно оторвался от блокнота.
– Рано отказываешься от Имре Надя. Он нам пригодится даже в таком виде, в качестве трупа: положим его поперек пропасти и перешагнем на тот берег, где нас дожидается кандидат в премьеры – маршал в пурпурной мантии. Но это будет не сегодня и не завтра. Когда успокоится море.
– Да? А я думал… Кардинал так воинственно настроен.
– Торопится он. Спешит жить.
– Спешит наверстать упущенное.
Ласло Киш заметил Дьюлу Хорвата.
– А, профессор! Подслушиваешь? Куда собрался?
– К доктору. Запаршивел я с ног до головы за эти семь дней.
– К доктору! Мы сами тебя вылечим. – Он кивает «национал-гвардейцам», и те преграждают Дьюле Хорвату дорогу к двери. – Вернитесь, профессор! Это не просьба, приказ.
– Ах, так!
– Только так. И не иначе! Ты уж извини, Дьюла, но у революции свои железные законы.
– Контрреволюция это, а не революция. К нашему святому делу присосались всякие… вроде вот этого Кароя Рожи.
– Возможно, мы еще хуже, чем ты думаешь, но все-таки мы хозяева положения, и ты должен…
– Пусть танцуют под вашу дудку убийцы, грабители, проститутки, а я… – Он решительно направился к двери.
Ямпец, Геза, Стефан набрасываются на Дьюлу, вталкивают его в комнату, запирают.
– А что дальше? – спрашивает у атамана Ямпец.
– Пока ничего. Подождем. Подумаем. Победители имеют право не торопиться.
В комнате Дьюлы раздается пистолетный выстрел.
– А побежденные, кажется, торопятся, нервничают. – Карой Рожа улыбается. – Проверь, адъютант!
– Кто стрелял? Почему? – Вбежавшая Жужанна вглядывается в карателей.
– Нечаянно. Прошу извинить за беспокойство.
Вернулся Ямпец. Смотрит на Жужу, молчит, пока она уходит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105