– Мусреп… Не успели гости посидеть за твоим дастарханом, а ты гонишь их на двор. Даже не дал сказать добрые пожелания твоему сыну.
– А мне этот мальчишка не очень-то нравится…
– Почему?..
– Голова – с казан! Не будет ли он похож на тебя? Не зря, думаю я, ты дружишь с Шынар. Улпан, наверное, права.
– Ну, придумал!
– Нет, я правду говорю. А никаких других забот у меня нет. Какие заботы? Табунов у меня нет, как пройдет зимовка, мне беспокоиться нечего.
– Как вы можете дружить с таким человеком, скажите мне! – обратился Есеней за поддержкой к акынам.
Но тем хотелось и дальше послушать шутки близких людей, и они вмешиваться в разговор не стали.
– Так ты меня поздравляешь? – сказал Мусреп.
– Что ж, если у твоего сына большая голова – пусть он вырастет умным. Пусть пользуется уважением близких и почетом у дальних. Пусть не ищет мелких ссор и тяжб, а слушает прекрасные песни, и сам сочиняет песни, как Сегиз-серэ. Аллаху акбар!.. – Есеней ладонями провел по лицу, склонив голову.
– Пусть сбудутся твои пожелания, – растроганно сказал Мусреп. – Бог даст, и твоя Акнар месяцев через восемь родит тебе сына, похожего на тебя.
Услышав, что Улпан ждет ребенка, акыны шумно, на разные голоса, выразили добрые пожелания, пообещали приехать на той к Есенею.
Мустафа, помогавший во дворе Асрепу, вернулся в гостевую комнату, и Тогжан взялся за домбру и продолжил «Кыз-Жибек»… До конца. А когда отзвучали слова и стихли струны, акын настороженно ждал, что скажут слушатели.
Первым сказал Мусреп:
– Тогжан, ты хорошо спел, но когда было, чтобы ты пел плохо?.. А вот по сравнению с прошлым годом, когда я в последний раз тебя слышал, ты внес много поправок.
– Это не меня надо хвалить, – признался Тогжан, – Мустафа помог мне, он запомнил отцовское исполнение.
Мустафа от похвалы покраснел и начал даже оправдываться:
– Тогжан-агай преувеличивает мою заслугу… Что – я?.. Пою пока несложные песни, любовные. Правда, может, что-то и осталось в памяти – как отец пел… Другого богатства у меня нет.
Не приходилось акынам раньше слышать, что думает об их мастерстве Есеней, но на этот раз и он захотел выразить свое мнение:
– Тогжан, почему ты поешь, что Жибек – дочь хана? Разве только в этом заключается ее благородство? Разве не мог ее отцом быть обычный простолюдин? Средний жуз, Младший жуз – с древних времен соседствуют на одной земле. Но от сыновей Джучи не было у нас хана по имени Сырлыбай. А еще смотри… Когда было, чтобы хан свою дочь отдал человеку не ханской крови? Значит, и возлюбленный Жибек – Толеген, тоже должен быть сыном хана. Вот, взгляни на Мусрепа, на этого чернобородого! Уж он-то на Тулегена ни красотой, ни благородством не смахивает. Зато Шынар его, та, что лежит в соседней комнате с сыном, – чем она хуже Жибек?..
Мусреп вернулся к тому, что в новом исполнении дастана ему особенно понравилось:
– Пусть ханская дочь, пусть не ханская… Но сколько мужества надо девушке, чтобы после гибели Толегена не подчиниться родовым законам? Я думаю, Жибек первой была казашкой…
Он повторил ее слова:
Мальчик ты бедный!
Что тебя заставляет лезть под одеяло,
которым твой старший брат укрывался?…
– Ведь она еще и оплакать не успела своего Толегена… – продолжал Мусреп. – А Сансызбай уже рядом, уже домогается ее! Если была у него хоть капля совести, он, наверное, отступился от своей женеше!
Шарке-сал внимательно прислушивался к разговору.
– Есеке, правильно вы сказали… – начал он. – Хуже нет, если акын, если жырау бездумно повторяет то, что ему довелось услышать и узнать. Кто у нас – батыр, герой, мудрец? Непременно в его жилах течет ханская кровь! Так мы слышали, так и сами зачастую повторяем. Даже гордость чувствуем, когда простому казаху случается обладать женщиной из ханского рода. Но что – мы!.. В тех краях, откуда была родом Жибек, в Приедилье, в поймах рек Жаик, Едиль – Волга, Жаик – Яик, т. е. Урал.

Уил, Тургай, акыны по-другому толкуют ее судьбу – у них она все-таки выходит замуж за Сансызбая и с ним находит счастье. Но мы с этим согласиться не можем, мы так никогда не поем…
Праздник одной семьи становился праздником всего аула. Рождение ребенка, свадьба, поминки, – шли все от мала до велика, узнать новости, послушать прославленных серэ, акынов, домбристов… К вечеру в домах Асрепа и Мусрепа снова собрались девушки и джигиты, которые и вчера приходили к ним.
Когда человек от бога наделен даром слагать стихи, а пальцы его умеют извлекать живые звуки из домбры, – такой человек не сидит на месте, он кочует из аула в аул, с такими же признанными мастерами, как он сам. Память их хранила разные случаи из жизни, трогательные, смешные, печальные истории, и они чувствовали необходимость поделиться ими – поделиться с теми, кто нуждается в утешении, в совете, в умном и остром слове.
Акыны охотно откликались на зов, всегда были среди людей и особенно любили, чтобы их слушала отзывчивая, горячая молодежь, чуткая к слову правды. Скупец умрет наедине со своими сокровищами, а человек щедрый – раздаст их и от этого станет только богаче! Так требует бог искусства, которому поклонялись и старики – Шарке-сал, Тогжан, и молодой – сын несравненного Сегиз-серэ Мустафа. Потому-то и проходила в седле их неспокойная жизнь, которую они ни на какую другую не променяли бы!
Их не надо было уговаривать – без уговоров они читали стихи, пели песни, их слова могли согреть и обдать холодом, могли затуманить глаза слушателей слезами и вызвать неумолчный смех. Тогжана сменял Шарке-сал, Шарке-сала – Нияз-серэ, а потом вступал Мустафа, в отблеске славы своего отца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99