– Не смогу. Меня сам Иманалы пригласил.
– Оо!.. – выразил почтение Мусреп. – Если он, нам с ним не тягаться!
Они оба засмеялись, отлично понимая друг друга. Улыбнулась и Шынар – она уже была наслышана о младшем брате Есенея. И Науша, хоть не вполне поняла, в чем дело, тоже улыбнулась.
Отау заснеженным стогом выделялась в зелени травы. Шынар сразу побежала в юрту, Науша пошла следом.
Мусреп неторопливо – впереди было целое лето – распряг коня, снял украшенные темным серебром хомут и шлею, привязал темно-рыжего к поясу юрты. Тарантас он, взявшись за оглобли, сдвинул в сторону, чтобы не мешал, и потом оглобли задрал кверху. В юрту он не спешил – еще полюбовался и на коня, и на лакированный тарантас – коричневый лак золотился от солнца. Теперь в аулах, кто имеет хоть какую-то возможность, непременно обзаводится всем этим.
Издали донесся тягучий скрип арбы. Но ухо он не резал – к нему давно привыкли за долгие годы долгих дорог.
Из юрты выглянула Шынар:
– Мусреп, дело есть… Садись на коня – и к озеру, воды мне привези. А больше ни за чем посылать не буду.
Мусреп ускакал, звеня ведром. Шынар достала из тарантаса самовар, откинула крышку.
– Апа! – позвала она. – Поставим твой самовар, он быстрее закипает.
Скрип колес приближался. Шынар с малых лет знала присловье и сама пела:

Ног нету у нее,
А тянутся следы…
Руками держит лошадь за бока…
Услышишь в тишине издалека,
как песню давнюю
поет на все лады.

Асреп выехал раньше них, по дороге они его обогнали, теперь и он накоиец-то добрался до места, и его предупредил Шондыгул, куда сворачивать.
Летнее имущество двух семей уместилось на четырех арбах-двуколках. На кобыле, запряженной в головную, ехал Асреп, следом – тянулись еще две, привязанные одна за одной. На самой последней сидела Жаниша.
С протяжным стоном облегчения арбы замерли на месте. Никто не догадывался тогда, что их надо смазывать, оси и ступицы колес до крови стирали друг друга. Облегченно вздохнул и Асреп. Распряг кобылиц, которые еще не успели ожеребиться, и чересседельники закинул им на холки.
Шынар и Науша вышли помочь Жанише снимать поклажу. Еще дома Шынар настаивала – пусть она едет с ними в тарантасе, но уговорить Асрепа не могла. «А с кем же я буду ругаться по дороге на джайляу? Мне обязательно нужен такой человек, а этого не вытерпит никто, кроме твоей женеше».
– Чай готов, келин? – спросил он первым делом. – Поздравляю тебя с твоей отау!
– Сейчас, сейчас будет, агеке, – откликнулась она. Ей было не до чая – только Жаниша слезла с седла, Шынар потащила ее осматривать отау.
Небольшая, из шести крыльев, белая кошма добротной выделки. О такой мечтают женщины-казашки происхождением из семей среднего достатка. На белой кошме веселили глаз разноцветные тесемки.
– Пусть счастье поселится в твоей отау, айналайн….
Внутри Дамели – вдова, одного возраста с Жанишой – быстро и ловко прикрепляла к решетке сплетенный чий, тоже разноцветный, изукрашенный узорами, что заменяет ковры на стене. Ей помогала дочка – девочка лет двенадцати-тринадцати. Она, видно, пошла в мать, руки у нее были такие же проворные. Муж Дамели, ровесник Асрепа, умер два года назад.
– А я сразу, как увидела, еще издали подумала – не иначе, Дамели ставила им юрту. Жива-здорова?.. Смотри-ка, Зейнет у тебя как вытянулась. Подойди сюда, айналайн.
И Дамели тоже подошла.
– Ты сама-то как? – Она тоже подошла к Жанише. – А твой муж?.. Смотри, на этом джайляу он из моих рук не ускользнет!
Жаниша не успела ей ответить – у ровесниц, так же, как и у мужчин-ровесников, принято постоянно подшучивать… В юрту вошли Асреп и Мусреп.
Асреп тоже пожелал:
– Добра тебе, Шынаржан. Юрта – не больше и не меньше, как раз что нужно.
– Пока вы тащились на своих арбах, мы юрту поставили, – самодовольно сказал Мусреп.
– Сам, наверное, шанрак поднимал? – спросил Асреп.
– Кто же, кроме меня?
– Дочь Шакшак-бия! Ты взнуздаешь когда-нибудь этого хвастуна, твоего мужа?
– С вами он дольше жил, агеке…
– Лошадей хоть сам распрягал?
– Что сам, то сам… Даже на озеро поскакал, воды привез.
– Верхом?
– Да, верхом, ведро – в руке…
– Выходит, уже взнуздала, – сказал Асреп. – Молодец, дочь Шакшак-бия… – Хоть с первого дня знал, что она действительно дочь Шакшака, а к бию никакого отношения не имеет, он и не думал отказываться от шутливого прозвища.
Мать Шынар хотела занести закипевший самовар, но путь ей преградила Дамели:
– Что ты! Как можно садиться за дастархан в юрте, когда не убраны вещи? К чему молодую келин приучишь с первых дней, так она будет поступать до конца жизни. Ничего нет хуже недоделанного дела и недопеченного хлеба.
О таком обычае навряд ли знают безалаберные братья полутуркмены, полуказахи! – Она нарочно поддела Асрепа и Мусрепа, за то, что они с ней еще не поздоровались. – А ты?.. Ты когда перестанешь бояться своей жены? – Этот вопрос она задала Асрепу.
Чай пили, расстелив дастархан на траве.
Но посидеть у самовара спокойно, не торопясь, как принято в любом казахском доме, не удалось. Из соседних аулов пришли девушки, молодые женщины, джигиты, набежали ребятишки.
В этих краях уже никто не помнил, кто его установил, но твердо соблюдали обычай: на джайляу молодежь сперва ставит юрты людям, достигшим почтенного возраста, потом – юрты вдов и сирот. Юрты молодоженов остаются под самый конец, чтобы у них, собравшись вместе, можно было повеселиться, подурачиться.
Поляна зашумела смехом, веселыми возбужденными возгласами. Но при всей толчее – каждый знал, что ему делать. Мгновенно были разобраны вещи с арб – и при таком количестве работников, вскоре юрту Асрепа принялись крыть кошмой… Двое джигитов не поленились притащить с озера четыре ведра воды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99