Не стану утверждать, что новшества Маслова понравились всем. Мы – и я в том числе – наивно полагали, что вполне можно было бы обойтись известными нам способами ведения тренировок, не меняя при этом так кардинально организацию игры. Нам не дано было тогда понять то, что уже понимал Маслов. Я дискутировал с тренером по ряду вопросов и был убежден в своей правоте. Я считал более разумным в соревновательный период, когда много нагрузок выпадает в матчах, тренироваться только с мячом. Не мог я понять, зачем всем надо делать одинаковый объем работы, я считал, что одна группа людей должна быть занята в основном так называемой черновой работой, а другая – «ювелирной», благодаря которой и ставится точка в общем успехе. И наконец, гораздо ближе мне по игровому духу были привычные методы игры, традиционные проходы по флангу, пусть затяжные по времени, но красивые и эффективные, и мне трудно было поверить, что они тормозят командную игру.
Тренерская правота Маслова оказалась намного выше моей правоты игрока. Я не собираюсь рассуждать на тему, стоило ли Маслову возиться тогда со мной и обращать в свою веру, но сейчас бы я, по всей вероятности, поступил бы с Лобановским игроком так же, как поступил он: разругавшись со мной в раздевалке ярославского стадиона после ничьей с «Шинником» 2:2, он перестал ставить меня в основной состав, и я понял, что в этой команде мне больше не играть.
Не скажу, что понимание этого доставило мне огромную радость. Я был раздосадован и зол на Маслова, его действия казались мне верхом несправедливости, я считал себя незаслуженно обиженным и, любя безмерно киевское «Динамо», мечтал доказать свою правоту в то время, когда играл в команде другой.
Между тем Маслова резко критиковали за результаты, за шестое место в 1964 году, за невысокую результативность, за… зонный принцип в обороне, который он применял в чистом виде. Слава богу, у людей, ответственных за судьбу команды, хватило терпения, и Маслову было предоставлено время, которым он умело воспользовался, выведя киевское «Динамо» на уровень высокого международного класса в 1966–1968 годах.
А я в это время играл. Два года в «Черноморце», полтора – до июля 1968 года – в «Шахтере». Киевское «Динамо» нам удалось обыграть лишь однажды – во втором круге 1967 года в Донецке 2:1.
Через год я сказал себе: «Хватит!» Мы не сошлись во взглядах с возглавлявшим тогда «Шахтер» Олегом Александровичем Ошенковым, и, будучи капитаном команды, глядя уже на многое с «масловской колокольни», я не мог играть в футбол, который культивировал донецкий клуб.
В «Советском спорте» в конце июля появилась заметка «Футболист уходит…», в которой автор признал, что оба мы, одинаково любящие свое дело, одинаково болезненно переживаем неудачи, но каждый понимает футбол по-своему и каждый свою точку зрения считает единственной.
Заметка сопровождалась монологами:
Футболиста: «Я не удовлетворен положением дел в команде. Играть так, как мы играем, дальше нельзя. Мне претит антифутбол. А то, во что мы играем, и называется антифутболом. Не в узком – в широком смысле слова. Потому что рассчитывать на удачу, на случай в современном футболе нельзя. Надо найти четкий водораздел между атакой и обороной, ничем не пренебрегая. Надо создавать ансамбль, коллектив единомышленников, подчиненных одной игровой идее. Я давно твержу, пусть кому-то обидно будет это слышать, что в нашей команде неправильный подбор игроков.
И еще: футболиста надо уважать. Нельзя требовать, чтобы человек улыбался, когда ему плохо, чтобы больной человек делал вид, будто он здоров. Я больше не хочу пытать счастья в других командах – я больше не играю…»
Тренера: «Надо уметь довольствоваться тем, что есть. Надо заставить себя наступить на горло собственной песне ради интересов коллектива, ставшего тебе родным. Мы играем в такой футбол, какой есть и в который мы можем играть. Я тоже был бы рад иметь в своей команде „всех звезд мира…“ Надо подавать пример молодым, а не заражать их своим настроением. Надо быть бойцом…»
Обо мне сложилось примерно такое мнение: игрок неплохой, но скандалист – из киевского «Динамо», после того как повздорил с тренером, попросили, а из «Шахтера», не сработавшись с наставником, сам ушел…
Я действительно не собирался больше играть, хотя и приглашали еще, – 29 лет по тогдашним меркам не возраст. Но не только играть. Я вообще собирался вычеркнуть себя из футбола, забыть, уйти, заняться серьезным делом – у меня же специальность! – которому учился, и даже не читать ничего больше о футболе.
Не тут-то было.
Никак не мог свыкнуться с мыслью, что не надо больше выходить на поле: во снах я еще играл. Закончил действительно рано – играть бы еще да играть. Сам решил. Но, как видно, волевые решения, даже если сам их принимаешь, могут доставить нестерпимую боль.
Таков футбол: отдать ему полтора десятка лет (полжизни было тогда для меня) и потом начисто забыть о нем может далеко не каждый. Я не смог. Скоро, очень скоро почувствовал, что порвать с футболом – выше моих сил…
Предложение тренировать «Днепр» принял с удовольствием. Люди, меня приглашавшие, не задумывались о моем возрасте.
Я же если и задумывался, то лишь о трудностях, которые ждут. Что такое нервный зуд, тогда еще не ведал.
Опыт, полагал, придет со временем: все когда-то начинали на ровном месте. Сил и желания работать – не занимать. Железные надо иметь нервы – вот что более всего беспокоило. Работа Ошенкова, Соловьева и Маслова, которую наблюдал, беспокойству этому содействовала.
Играть в футбол много легче, чем тренировать – это я понимал и прежде, еще когда играл, и потому не завидовал тягчайшей тренерской доле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88