– Но действительно, – возразил журналист, окончательно переставший что-либо понимать, – Россию необходимо очистить от грязи?
– О, грязи хватает. Но большая ее часть не грязь этнических меньшинств, а доморощенная российская грязь. Как насчет нечестных политиков, коррумпированных чиновников, которые заодно с бандитами?
– Но господин Комаров собирается очистить страну от бандитов.
– Неужели вы не видите, что господин, черт его побери, Комаров получает деньги от бандитов? Откуда, как вы думаете, поступают его огромные средства? По мановению волшебной палочки? Если он встанет во главе страны, то ее раскупят и переделят между собой бандиты. Я скажу тебе, парень: ни один человек, носивший военную форму своей страны, и носивший ее с гордостью, никогда не должен допускать, чтобы черногвардейцы распоряжались нашей Родиной.
– Тогда что же нам делать?
Старый генерал взял газету и указал на последнюю страницу.
– Ты видел вчера выступление этого священника?
– Отца Григория, проповедника? Нет, а что?
– Я думаю, может быть, он все понимает правильно. А мы все эти годы заблуждались. Вернуть Бога и царя.
Интервью произвело сенсацию, но не из-за своего содержания. Фурор вызвала личность. Самый прославленный в России военачальник выступил с разоблачением, которое прочитает каждый офицер и солдат в стране и огромное число ветеранов, которых насчитывалось двадцать миллионов.
Интервью полностью перепечатали в еженедельнике «Наша армия», преемнике «Красной звезды», который разошелся по всем воинским частям. Отрывки из него были включены в программы новостей национального телевидения и радио. После этого генерал отказался от каких-либо встреч с прессой.
В особняке неподалеку от Кисельного бульвара, очутившись перед окаменевшим лицом Игоря Комарова, Кузнецов чуть не плакал:
– Я не понимаю, господин президент. Просто не понимаю. Если бы во всей стране нашелся один человек, о котором я мог бы с уверенностью сказать, что он непоколебимый сторонник СПС и ваш лично, то это был бы генерал Николаев.
Игорь Комаров и Анатолий Гришин, стоявший у окна и смотревший на заснеженный двор, слушали его в холодном молчании. Затем молодой начальник отдела пропаганды вернулся в свой кабинет, чтобы и дальше звонить в средства массовой информации, пытаясь исправить положение.
Это было непросто. Он едва ли мог объявить «дядю Колю» выжившим из ума стариком, потому что сразу было видно, что это неправда. Единственное, что он мог сказать, – это то, что генерал все неправильно понял. Но вопросы о средствах становились все настойчивее и настойчивее.
Полное восстановление положения СПС оказалось бы намного проще, если бы можно было посвятить этому весь следующий выпуск «Пробудись!» и еще ежемесячное издание «Родина». К несчастью, их заставили замолчать, а новые печатные машины только еще отплывали из Балтимора.
Молчание в президентском кабинете наконец нарушил Комаров.
– Он видел мой манифест, правда?
– Я так думаю, – ответил Гришин.
– Сначала печатные машины, затем тайные встречи с патриархом, теперь вот это. Что происходит, черт возьми?
– Нас саботируют, господин президент.
Голос Комарова оставался обманчиво спокойным, слишком спокойным. Но лицо покрыла мертвенная бледность, а на скулах загорелись ярко-красные пятна. Как и покойный секретарь Акопов, Анатолий Гришин тоже видел приступы гнева своего вождя, и даже он их боялся. Когда Комаров заговорил, голос его понизился до шепота:
– Ты, Анатолий, состоишь при мне, самый близкий мне человек, тебе суждено иметь столько власти в России, сколько не имеет ни один человек, за исключением меня, для того чтобы оградить меня от саботажа. Чьих рук это дело?
– Англичанина Ирвина и американца Монка.
– Этих двоих? И все?
– Они, очевидно, имеют поддержку, господин президент, и манифест у них. Они его везде показывают.
Комаров встал из-за стола и, взяв тяжелую линейку из черного дерева, начал постукивать ею по ладони левой руки. Когда он заговорил, его голос стал повышаться:
– Так найди и задави их, Анатолий. Узнай, что они собираются предпринять, и предотврати. Теперь слушай меня внимательно. Шестнадцатого января, всего через несколько коротких недель, сто десять миллионов российских избирателей получат право отдать свой голос будущему Президенту России. Я предполагаю, что они проголосуют за меня. При необходимых семидесяти процентах, принимающих участие, это составляет семьдесят семь миллионов голосов. Из них я хочу получить сорок миллионов. Мне нужна победа в первом, а не во втором туре. Неделю назад я мог рассчитывать на шестьдесят миллионов. Этот дурак генерал обошелся мне по крайней мере в десять.
Слово «десять» он почти прокричал. Линейка поднималась и опускалась, но Комаров теперь стучал уже по столу. Неожиданно свою злость на преследователей он стал вымещать, перейдя на визг и колотя линейкой, на собственном телефоне, пока тот с треском не развалился. Гришин стоял не шевелясь; в коридоре царила полная тишина, сотрудники буквально примерзли к своим местам.
– Теперь какой-то сумасшедший священник затеял новую глупую кампанию, призывая вернуть царя. Не будет на этой земле никакого царя, кроме меня, и во время моего правления они узнают значение слова «дисциплина», да так, что Иван Грозный покажется ребенком.
Крича, он снова и снова обрушивал линейку на разбитый телефон, глядя на его осколки так, словно перед ним были непослушные русские люди, которых надо научить понимать, что такое дисциплина, с помощью кнута.
Последний выкрик замолк, и Комаров бросил линейку на стол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167