В сотый раз старалась она представить себе, что сделал бы настоящий Нерон, если бы снова свиделся с ней при таких обстоятельствах, после столь долгой разлуки. Он рассмеялся бы тихо, добродушно, по-мальчишески, он подошел бы к ней близко, близко, потянул бы носом, обнюхивая ее, приблизил бы свои серые близорукие глаза к самому ее лицу, пристально взглянул бы на нее и только затем крепко обхватил бы ее своими милыми мясистыми руками, рассмеялся, засиял, бросил несколько торопливых греческих слов. Затем он замолчал бы, сопя, учащенно дыша, взял бы обе ее руки, крепко пожал и сказал бы на простом латинском языке:
— Здравствуй, Акта. Здравствуй, маленькая Акта.
Да, так именно он сказал бы, хотя он и был не больше ее самой ростом.
Клики перед домом, слова команды и звон оружия. Шаги вверх по лестнице. Не чужие шаги. Дверь распахнулась, портьера отброшена. Входит незнакомец.
Нет, не незнакомец: в комнату входит Нерон. Это его лицо, его широкий лоб, его рыжеватые волосы, его серые прищуренные близорукие глаза, его толстая, детская, капризно оттопыренная нижняя губа. Он идет к ней, он смеется добродушно, по-мальчишески, он подходит близко, близко, пристально смотрит на нее, хватает ее белыми мясистыми руками, сияет. И вот звучит голос Нерона, он бросает несколько торопливых греческих слов. Его ли это голос? И как странно он произносит «th».
Нет, только не критиковать, не хулить, не сомневаться. Она хочет, чтобы это был его голос. Это его голос. И вот этот голос произносит на простом латинском языке:
— Здравствуй, Акта, здравствуй, дорогая моя Акта.
Красивое удлиненное лицо Акты побелело, как будто она превратилась в одну из своих статуй. Безвольно, почти бессильно принимала эта, обычно такая сдержанная, женщина юношески-бурные ласки незнакомца. Возможно ли это? Она видела дыру на шее Нерона, через которую вытекла его кровь, его жизнь, — она помогала обряжать его труп, она поцеловала его, она присутствовала при том, как его положили на костер и сожгли, пепел торжественно хранился в мавзолее ее парка в Риме. И вот этот человек здесь, его близорукие глаза, его дерзкие, детские, чувственные, царственные губы. Все было толще, массивнее, пышнее, на тринадцать лет старше, но это было его лицо, его облик. Могли ли боги вторично создать тот же образ? Она, конечно, знала о шутке, которую сыграл тогда Нерон с горшечником Теренцием, и в обострившем все ее чувства напряжении она замечала не только неправильное произношение «th», но и все другие малейшие отступления от облика Нерона. И все же она почувствовала сильнейший страх, счастливый и отчаянный. Комната была полна Нероном, ее возлюбленным, так именно касались ее руки Нерона, так проникало в нее дыхание Нерона. Но если это так, то принадлежит ли ей умерший? Испуг и блаженство привели ее в такое смятение, что она почти лишилась чувств.
Она приказала себе проснуться. Она сказала себе, что тело, лицо, маска могут повториться. Но если она хорошенько присмотрится, то заметит, что движения, походка этого человека — иные, что его натура отличается от натуры покойного. Но она не хочет этого слышать — по крайней мере пока. Она тихо высвободилась из объятий незнакомца. Нежным голосом, еще беззвучным от возбуждения, спросила:
— А где же ты был все это время? Почему ты не позвал меня?
Теренций подготовился к подобным вопросам и составил ответы в стиле Нерона. Но этот человек, актер до глубины души, вложил все, что в нем было нероновского, в минуту приветствия, и так в эту минуту израсходовался, что теперь был совершенно пуст. Правда, он владел достаточно хорошей техникой, чтобы в своих ответах не сбиться с правильного тона, но воодушевление ушло. Акта пришла в себя. Акта увидела перед собой смешного маленького комедианта. Она смотрела на него с таким же чувством, как на свою любимую птичку, из которой велела сделать чучело и которая стояла в ее комнате, жалкая и немая. Очарование было нарушено, она стыдилась великой, блаженной и полной отчаяния минуты, пережитой ею. И все же она была благодарна Теренцию за эту минуту и не дала ему заметить своего страшного разочарования.
В общем, эта первая встреча прошла так, что даже для тонкого наблюдателя она могла бы сойти за свидание между подлинным Нероном и его подругой. Но Акта была рада, что недолго оставалась в присутствии этого человека. После встречи она чувствовала себя усталой и легла отдохнуть, как всегда. Она приучила себя даже после волнений спать эти два часа; спала она и сегодня. Но через ее сны прошел какой-то дикий искаженный образ Нерона, и проснулась она более утомленной, чем легла.
В этот день Акта впервые почувствовала себя стареющей.
Она снова ощущала руки Нерона на своих плечах, кожа ее холодела от его дыхания, ее слух, ее сердце полны были голосом Нерона. Чьим голосом? Истинного или поддельного Нерона? Не все ли равно, какое имя носил этот человек? Не достаточно ли было того, что он существовал? Разве это не было неожиданной, невообразимо великой милостью богов? Она готова была принять этого человека — кто бы он ни был — за Нерона, все видя, все слыша. И если порой она сердцем отшатывалась от него, потому что он был грубее, чем живший в ее памяти образ, если она мысленно смеялась над собой за то, что поддалась его игре, — тело ее тосковало по нем.
Вечером того дня, когда произошла их встреча, Нерон дал в честь Акты пир. Некоторое время он не чувствовал подъема, но потом вдруг снова обрел вдохновенную минуту великого актера. Осчастливленная этой минутой, она ждала, что он, подлинный Нерон, неожиданно грубым окриком вышлет гостей и жадно на нее набросится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128