Вот и сам он — общий любимец, великий капитан Требой со своими людьми. Тысячу раз солдаты из гарнизона Апамеи спрашивали себя с любопытством, с надеждой, со страхом: явится ли он? Скоро ли он явится? Дерзнет ли? И что делать, если он явится? Вступить с ним в бой? Или открыть ему ворота?
И вот он здесь. Он явился вместе с великим потопом. Как быстро они проплыли это огромное расстояние! Его саперы сразу же присоединяются к саперам из гарнизона, вместе с ними принимаются за восстановление моста. Понтоны погружаются в поток, всплывают, появляются веревки, мешки связываются, тросы опускаются в воду, натягиваются, тянут, подымают. Тут же, смеясь, жестикулируя, стоит Требон, приказывает, ругается, кричит, подгоняет. Мост — единственный подступ к цитадели.
Как будто все готово. Мост стал длиннее, он изгибается, плывет, шатается, но держится. И вот толстый, молодцеватый и наглый, он, капитан Требон, любимец армии, герой, первым вступает на мост: массивный, тяжелый, обвешанный оружием, верхом на коне Победителе.
Он скачет без всякого прикрытия впереди всех. Никаких предосторожностей. Небрежно висит сбоку его щит. Из орудий можно было бы без труда разнести в куски его и весь его отряд. Беззащитный капитан пошел бы, конечно, ко дну. Теперь уж и орудий не надо, теперь достаточно стрел, а скоро уж и дротиков довольно будет, чтобы расправиться с ним. Спокойно скачет он по гремящим бревнам над желтыми водами, на его панцире, на перевязях его коня сверкают под светлым весенним небом знаки отличия.
Вот они уж на этом конце моста, перед большими крепостными воротами, преграждающими дальнейший путь. Что делать? Есть еще минута — последняя, — еще можно принять решение. Забросать, как предписывает устав, «врага» камнями, этими огромными плитами, которые всегда находятся под рукой? Вылить на него кипящую смолу, которая всегда наготове? Начальник, беспомощный, нерешительный, вместо того, чтобы отдать четкий приказ, оглядывается на солдат. Те бурно требуют: открыть ворота, впустить великого капитана!
Но это не входит в планы Требона. Он не желает просто пройти в ворота. Он хочет завоевать город, подняться на его стены. Стоящие на бастионе люди широко раскрывают глаза. Требон приказывает своим солдатам поднять щиты над головами и сдвинуть их, образовать «черепаху». Это адски трудно на шатающемся мосту, это фокус, мои милые. А теперь — клянусь адом и Геркулесом, он вскакивает, — кто бы поверил! — на щиты крайнего звена, такой тяжелый человек, в таком тяжелом снаряжении. Кряхтя, неуклюже, широко расставляя ноги, шагает он по громыхающим щитам. Ему подают лестницу. Он приставляет ее к стене. Начинает взбираться.
Наверху солдаты в полной растерянности окружили молодого начальника. Несколько человек взялись за тяжелую каменную плиту, собираются сбросить ее. Но, глядя на товарищей, которые машут руками, что-то кричат, рукоплещут великому капитану, они не решаются. Это и впрямь захватывающее зрелище — восхождение капитана на стену. Ступенька за ступенькой. Все шатается — мост, солдаты со своими щитами, вся «черепаха», шатается лестница, — но капитан не падает, он сохраняет равновесие. Смеясь, кряхтя, взбирается он на стену. Бросает боевой клич Четырнадцатого легиона:
— Марс и Четырнадцатый!
Взбирается.
Кладет руку на край стены. Вскидывает туда всего себя. Стоит.
— Вот и мы, ребята, — говорит он на славном, родном, далматинском диалекте, раскатисто гремит его знаменитый жирный смех.
16. ПЕВЕЦ ВЕЛИКОГО ПОТОПА
Под вечер прибыл сам император, встреченный восторженными и бурными криками войск и населения. Наскоро приведя себя в порядок, он вместе с Варроном, Требоном и Кнопсом поднялся на башню цитадели. Башня состояла из восьми суживающихся кверху этажей, каждый этаж обведен был каменной стеной. С последнего этажа император окинул взглядом погружающуюся в воду старую часть города. Советники растолковали ему всю чудовищность содеянного здесь зла и преступления, указали местонахождение наиболее важных зданий, доложили, какие спасательные меры приняты.
Через некоторое время император отпустил свою свиту. Советники собрались на площадке этажом ниже. Император пожелал остаться один на вершине башни. Он надеется, пояснил он, что вид утопающего города вдохновит его и он, может быть, дополнит свой роман в стихах «Четыре века» песней о великом потопе, потопе, от которого спасся один только Девкалион.
Так одиноко стоял он на вершине башни. На площадках остальных семи этажей теснились его придворные и солдаты; у подножия башни толпился со страхом и любопытством народ, а с лодок и плотов, плывших по мутным водам, проглотившим старый город, многие тысячи глаз благоговейно и неотрывно смотрели на вершину башни, где стоял он. А он упивался жутким и волнующим зрелищем утопающего города.
Никто не осведомил его, как в действительности произошло это наводнение; но его внутренний голос, его Даймонион, безошибочно говорил ему, что эти воды раскованы были не случайно, а в его честь. Высоко вздымалась его грудь. Тот день, в римском сенате, который до сих пор был вершиной его жизни, отошел в тень перед сегодняшним, еще более великим днем... Ради императора гибнет этот город, а чернь вокруг, теснясь у ног императора, робко, благоговейно приветствует его, как спасителя и избавителя. Сверх ожидания, исполнился сон его матери, исполнились его собственные сны.
Он начал декламировать стихи из эпопеи о великом потопе. Он хорошо заучил эти стихи Нерона, они стали его собственными. Перед лицом гибнущей Апамеи он декламирует и поет их, стихи о Медном веке, который по велению Зевса погружается в воды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128