— спросил напрямик первосвященник.
Это было невежливо и, пожалуй, недипломатично. Но первосвященник Шарбиль был очень стар, у него было мало времени впереди, кроме того, он был любопытен. Однако Теренций остерегся дать неразумный ответ.
— Я тот человек, — сказал он, — каким меня сделали боги.
В глубине души он был крайне доволен, что не ему пришлось выдавать себя за Нерона, а другие сделали его Нероном. Шарбиль же подумал: «Это умный человек. Он заслуживает права быть Нероном».
17. ДЕРГУНЧИК И ВОСТОК
Когда губернатору Цейону доложили, что в Месопотамии многие считают некоего горшечника Теренция умершим императором Нероном, он, удивленный таким вздором, покачал головой и рассмеялся. Как можно было попасться на такой неуклюжий обман? На этом примере можно было еще раз видеть, какими варварами были люди по ту сторону Евфрата.
Когда затем полковник Фронтон сообщил, что горшечник Теренций бежал в храм Тараты, откуда римляне не смогут его заполучить без нарушения договоров и без серьезного для себя риска, его все еще скорее забавляла, чем беспокоила эта история. Он удивился, что его советники отнеслись серьезно к этому комическому инциденту. Вежливо, слегка иронически и с изрядной долей надменности писал он правительству царя Маллука, что просит, по возможности, оказать помощь его наместнику Фронтону — в соответствии с договорами — при аресте римского подданного Теренция Максимуса. Он слышал, что вышеназванный Теренций прибегнул к покровительству богини Тараты. Если бы на его территории человек, преследуемый властями Эдессы, искал убежища в римском храме, то он, Цейон, постарался бы взять молодца измором или выкурить его; он не сомневается в успехе. Он был бы обязан эдесским правителям, если бы они возможно скорее урегулировали это дело.
Большинство советников царя Маллука были арабы, они почитали арабские божества — светила Ауму, Азис и Дузарис, а не сирийскую богиню Тарату. Тем не менее, читая письмо губернатора, они насупились, выражая этим неудовольствие по поводу непочтительного тона, в котором римлянин говорил о любимой богине сирийцев.
Маллук и Шарбиль сидели в тихом, увешанном коврами рабочем покое. Слова их чередовались с длинными паузами, плескался фонтан.
— Этот западный человек, — сказал своим глубоким спокойным голосом царь, — по-видимому, не очень-то боится твоей богини Тараты, жрец Шарбиль?
— На Западе, — возразил Шарбиль, — много родилось и погибло империй, а богиня Тарата три тысячи лет простирает руку над своим прудом, и ее рыбы плавают так же, как и три тысячи лет тому назад.
— Ты, значит, не собираешься брать измором того человека в храме? — спросил царь, и в его равнодушном голосе слышалась легкая насмешка над римлянином.
— Я далек от того, — с благородным негодованием ответил жрец, — чтобы нанести такое оскорбление богине. Она достаточно богата, чтобы пропитать бежавшего к ее алтарю.
На Востоке люди не торопятся. Прошло две недели, прежде чем царь Маллук ответил на письмо римского губернатора. В своем послании он в длинных поэтических фразах распространялся о том, как велика Римская империя и как велика богиня Тарата. Он, царь Маллук, пламенно желает служить своим римским друзьям, но тверда, как горные скалы, его верность клятве, а ведь, возложив, милостью неба, корону на свою голову, он поклялся чтить всех богов страны. Поэтому ему не осталось ничего иного, как передать письмо губернатора верховному жрецу Тараты, ответ которого он прилагает. Шарбиль со своей стороны разъяснил: глубоко, как море, благоговение эдесской страны перед богиней Таратой. Как ни стремится он, Шарбиль, служить своим могущественным друзьям на Западе, для него совершенно невозможно прикоснуться к гостю богини, нашедшему убежище в ее храме. Такое осквернение своей святыни она покарала бы страшной карой — огнем и водой, молнией, мечом и мором, она покарала бы не только Эдессу, но и всю Сирию. Этого не приходится разъяснять такому мудрому человеку, как римский наместник.
Прочитав цветистые письма царя и верховного жреца варваров, Цейон с неудовольствием швырнул их на стол. Если этим восточным людям понадобилось две недели, чтобы состряпать свои послания, то ему для ответа не понадобится и часа. Он в повелительном тоне предложил Шарбилю, господину над храмом Тараты, немедленно прибыть в Антиохию, чтобы ликвидировать конфликт.
— Эти римляне, — сказал жрец Шарбиль, беседуя с царем Маллуком в покое с фонтаном, — мало понимают свойства живого существа. Зачем лисе отправляться в пещеру льва и к тому же еще немедленно?
Через две недели он написал в Антиохию, что как ни почетно для недостойного Шарбиля приглашение западного господина, он, к сожалению, не может его принять. Сейчас как раз та пора, когда священные рыбы в пруде богини Тараты мечут икру. Для верховного жреца нет никакой возможности покинуть территорию богини в столь значительный момент, не разгневав ее и не накликав несчастья на всю страну.
До сих пор Цейон смеялся над дешевым провинциальным фарсом, который разыгрывал там этот мелкий римский мошенник, этот горшечник, бывший раб. Теперь он пришел в ярость от этого насмешливого и упорного сопротивления эдесских князьков.
— Действовать решительно, — мысленно сказал он, скрежеща зубами, когда получил отрицательный ответ от Шарбиля. — Послать солдат в Эдессу, шесть тысяч, восемь тысяч. Тогда мы поглядим, куда денется богиня Тарата с ее рыбами и прочей дрянью.
Тем не менее, он многому уже научился за время пребывания своего на Востоке и поэтому быстро справился с припадком гнева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128