Мазепа, отвесив низкий поклон, остановился у дверей.
Князь подошел к нему, протянул руку. Есаул нагнулся поцеловать. Василий Васильевич, морщась, отдернул:
– Не надо… Садись. Очень рад.
Мазепа огляделся, сел.
Начал осторожно:.
– Беда, милостивый князь! Людишки ослабли, воды нет… Ропот меж казаков идет…
– Знаю, – зло перебил Голицын. – Казаки ваши сплошь воры и бунтовщики. Гетману вашему дивлюсь…
– То напрасно, князь. Нам, старши́не генеральной Старши́на генеральная – шесть высших должностных лиц, состоявших при гетмане: генеральный обозный, под начальством которого была артиллерия, генеральный писарь, ведавший канцелярией, генеральные судья, есаул, хорунжий и бунчужный. Соответственно существовали старши́на полковая и сотенная.

, давно дива в том нет. Яки дерево – такой клин, який батько – такий сын, – чуть усмехаясь краешком губ, ответил Мазепа.
– Во-о-он оно что, – протянул князь, понимающе глядя на есаула. – Видно, вам гетман Самойлович не по вкусу пришелся? Так, что ли?
– Не я, вся старши́на челом на него бьет и защиты просит, – сказал Мазепа, протягивая князю бумагу.
– Ох, не люблю доносов, – опять поморщился Голицын, но бумагу все же принял. – Кто просит-то?
– Обозный Бурковский, милостивец, да судья Михайло Воехеевич, да Савва Прокопов, да генеральный писарь Василий Кочубей…
– Ладно, разберу, – перебил князь, откладывая бумагу в сторону. – И мне ведомо, что гетман старый супротивник царским повелениям.
– Об этом и речь, ясновельможный, об этом и писано. И как бесчестья он войскам царским желает, и как тебя непристойно лает, и как ныне измену замыслил…
– А чем сия измена показана?
– Ныне, князь, слухи у нас идут, будто не татары степи поджигают, а близкие гетману люди. Гетман-то сколь времени недовольство походом кажет – ему одному пожары на руку…
– Ах, вор! Ну, вор… То-то я вижу… Спасибо тебе, есаул, спасибо. Сегодня же в Москву бумагу отошлю, чаю, ответом не задержат. А пока в тайне сие дело держи, услуга твоя мною никогда не забудется…
– До гроба верой и правдой служить тебе буду, – низко поклонился Мазепа. И вышел.
Князь откинул полог шатра. Душная ночь покрывала землю. Звезды просвечивали редко и смутно сквозь тяжелые облака пыли, нависшей над беспокойным лагерем. Пахло гарью.

… Так и не встретив татар, государево войско повернуло назад и раскинуло стан на берегу реки Коломака, недалеко от Полтавы.
Здесь и был прочитан казацкой старши́ной указ, только что полученный князем в ответ на его письмо.

«Великие государи, по тому их челобитью, Ивану Самойлову, буде он им, старши́не и всему войску малороссийскому негоден, быть гетманом не указали, а указали у него великих государей знамя и булаву и всякие войсковые клейноды Клейноды – знаки гетманской власти.

отобрать, послав его в великорусские города за крепкою стражею, а на его место гетманом учинить кого они, старши́на со всем войском малороссийским, излюбят».

Генеральный писарь Василий Леонтьевич Кочубей, друг и единомышленник Мазепы, хорошо знавший «порядок» избрания новых гетманов, подошел к князю и от имени старши́ны осведомился, кого бы им, великим государям, и ему, князю, хотелось видеть гетманом.
– Выбирайте достойного, – ответил Голицын.
– Мы, князь, люди простые, – не унимался Кочубей, – нам ваш совет дорог…
Князь сказал, подумав:
– Наш совет – Мазепу… Единого достойного зрим.
И отдал приказ: сдвинуть обоз, схватить и привезти к нему гетмана Самойловича.
А гетман с сыном усердно молились в походной церкви. Попович уже давно почуял вражеские козни. Он знал, что старши́на и казаки его не любят, он знал, что не жалует его и князь, но кто ведет под него подкоп, – того не ведал.
Когда служба кончилась, к Самойловичу подошел его старый недруг переяславский полковник Дмитро Райча, грубо схватил за руку и сказал:
– Хватит, всех грехов своих не замолишь. Пойдем со мной.
Тут же поповича посадили в дрянную, покрытую рогожей телегу, а сына его Якова – на клячу и повезли к Голицыну, вокруг которого собрались все русские начальные люди и старши́на, обсуждавшие «тяжкие и многие вины» гетмана.
Старши́на требовала, чтоб с ненавистным поповичем поступили по старому казацкому войсковому праву – предали казни. Но князь согласия на это не дал.
Когда привезли Самойловича, Голицын кратко перечислил ему обвинения, взятые из мазепинского доноса, и объявил царский указ.
Гетман стал отвергать обвинения. Между ним и старши́ной завязался спор. Дмитро Райча, не стерпев, хотел наложить на поповича руку, но князь сдержал ретивого полковника, отдал гетмана с сыном под охрану стрельцов.
– Без вины страдаю, видит бог, без вины, – бормотал гетман, и крупные слезы катились из его воспаленных глаз.
Он окинул взором старши́ну, но жалости и участия ни на одном лице не заметил.
Вдруг он увидел: в стороне скромно и незаметно, опустив голову, стоял его любимец Мазепа. Он-то, конечно, к заговору против старика не причастен!..
– Зришь, Иване, какое поношение напрасно терплю, – обратился к нему попович. – Скажи им, скажи, что бог за безвинного взыщет…
Кто-то из старши́ны не выдержал и хихикнул. Гетмана увезли…

Утром 25 июля собрался казачий круг.
Князь встал на скамью, сказал, что великие государи дозволяют казакам по их старому обычаю свободно избрать гетмана. Просил назвать, кого они хотят в гетманы.
– Мазепу! – первый крикнул Кочубей.
– Мазепу! – подхватила старши́на.
– Мазепу! Мазепа нехай будет гетман! – закричали выборные казаки, заранее одаренные мазепинской партией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73