Десятками лет потоки лав выходили почти непрерывно то из одной, то из другой ветви этого громадного «креста». Однако при всей кажущейся монотонности активность северо-восточного кратера принимала разнообразные формы. Эти изменения вряд ли способны увлечь обычного зрителя, но для вулканологов они представляют особый интерес. Систематическое наблюдение позволило, нет, могло бы позволить, провести сравнительный анализ. Я до сих пор жалею, что невнимание, выказываемое науке вулканологии до 1967 года (по крайней мере в странах Западной Европы), помешало провести здесь плодотворные исследования.
Впрочем, добраться до самой бокки и следить за выбросами было трудно даже в периоды затишья: склоны из шлаковых напластований оползали под ногой, а увесистые «бомбы» грозили в любой момент осыпаться вниз. Несмотря на всю сноровку (приходилось точно выбирать место, куда поставить ногу, потом переносить на нее центр тяжести), нам редко когда удавалось одолеть зыбкий склон; то и дело он ехал вниз, и мы вновь оказывались у подножия, потеряв бесплодно массу сил…
Во время выбросов подобная изнурительная эквилибристика еще больше усложнялась: надо было стараться не угодить под «бомбы» и следить за тем, как бы ненароком не схватиться за одну из них: даже погасшие снаряды мгновенно обжигали кожу.
На гребне бокки можно было оставаться по соображениям безопасности не больше двух минут. За это время надо было успеть насладиться зрелищем, а заодно хладнокровно провести наблюдения и замеры. И то и другое давалось нелегко: узкий гребень беспрерывно осыпался под ногой, шлаки были очень горячие, а газы насыщены кислотами. Ко всему этому добавьте свирепый ветер, гуляющий на вершине…
Три, четыре, а порой и пять воронок зияли у подножия отвесных стен кратера. Все разом или по очереди они выстреливали куски магмы; самые громадные комки раскаленной вязкой жидкости не достигали гребня, а скатывались назад в жерло или устилали багровыми желваками внутренние стены. Снаряды полегче летели выше, рассыпались салютом искр и с пронзительным свистом падали наземь. Полет заканчивался глухим шлепком. Между прочим, эти шлепки производили на меня особое впечатление; я даже получал некое удовольствие, слушая вблизи себя мягкие удары…
Иногда в бездну рушилась целая часть внутренних стенок. Их подрывала клокочущая у основания лава, сотрясали взрывы, а иногда напластования застывших потоков утяжеляли стены настолько, что они нависали над воронкой. Стоя на гребне, мы наблюдали за этим величественно-пугающим зрелищем. Черная лавина низвергалась совершенно беззвучно: грохот оползня заглушали взрывы и рокотание глубин.
Если обрушивалась достаточно объемистая часть, то она засыпала толстым слоем камней и шлаков все дно кратера. Взрывы прекращались на какое-то время, иногда надолго, пока под каменной пробкой не скапливался в достаточном количестве газ и не разносил ее в клочья. Тогда раздавалось несколько оглушительных взрывов, фонтаны камней и пепла взлетали в небо, рождая черную плотную тучу базальтовой пыли. Прочистив горло, вулкан принимал свой обычный вид: газы выходили прозрачно-голубоватыми столбами, свежая лава – раскаленными гирляндами, а рокот по-прежнему глухо раздавался из-под земли…

Центральный кратер

Все долгое время, пока шло извержение северо-восточной бокки, центральный кратер отнюдь не бездействовал. Именно внезапное обильное изливание лавы из юго-западной скважины центрального конуса и заставило меня в 1949 году впервые приехать на Этну. В тот раз главный поток прошел в каких-нибудь двухстах метрах от обсерватории, и мы еще позлорадствовали над «удачным» выбором отцов-основателей. Наши мрачные предсказания сбылись, правда, лишь двадцать два года спустя…
Тогда дно центрального кратера было относительно ровным, отчетливо виднелась широкая трещина, а громадный колодец Вораджине зиял посреди ровного «пола», покрытого толстым слоем пепла. Сейчас здесь все перемешано извержением 1964 года. Почти вертикальная стена высотой от десяти до двадцати метров, окружавшая тогда южную часть большого кратера, уменьшилась наполовину за счет напластований лавы, а кое-где вообще исчезла, особенно на востоке, где лава переползала через гребень. В кратере возникли два новых конуса примерно по восемьдесят и сто метров высотой и шириной, у основания – соответственно двести и четыреста метров. Вораджине, по-прежнему такой же впечатляющий, зиял уже не в «полу», а на вершине большего из двух конусов. Для его возведения понадобилось несколько миллионов тонн раскаленных «бомб», выброшенных из жерла во время короткого, но необычайно мощного извержения 1964 года. Кстати, в том же году высокогорный гид и неутомимый странник Этны Винченцо Барбагалло пережил свое самое сильное потрясение. Весь день мы провели в центральном кратере, лазая по хаотическим нагромождениям еще не остывших дымившихся лавовых потоков. Скапливаясь на дне, они постепенно ползли к стенкам. Я наблюдал за вариациями активности нескольких воронок вдоль ныне засыпанной большой трещины и наносил на топографическую карту происшедшие изменения. Сумерки застигли нас на кромке Вораджине. Настал тот идеальный миг, когда можно любоваться во всей красе огненными сполохами, а окружающий ландшафт, еще не до конца скраденный темнотой, придавал этому теллурическому зрелищу особую масштабность.
Колодец Вораджине немного поутих, однако подходить к нему следовало с крайней осторожностью: нет-нет да извергал он из своего нутра мощные гейзеры.
Прежде чем подобраться к кромке действующего кратера, вначале долго смотрят, какие места подвержены особо интенсивной «бомбардировке».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34