Люди карабкались теперь на великана, чьи откинутые руки служили двумя лестницами. Из ладоней люди шли по рукам к локтям и затем ползли через вздувшиеся бугры бицепсов на ровную площадь грудных мышц. Отсюда, с верхней половины гладкой безволосой груди, они карабкались на лицо, быстро и легко поднимаясь по губам к носу, или мчались на живот, чтобы встретить там других, кто перед этим оседлал щиколотки или прогуливался по колоннам бедер.
Мы с приятелем продолжали свой обход, пробиваясь сквозь толпу, и остановились осмотреть вытянутую правую руку. Небольшая лужа застыла в ладони, словно напоминание о другом мире, и сейчас же вода была разбрызгана теми, кто полез и по этой руке. Я попытался разобрать линии на ладони великана, прочертившие кожу, ища в них отпечаток характера, но ткани уже вздулись, стирая рисунок, нивелируя все черты личности великана и предопределенность его последнего трагического приключения. Громадные мышцы и запястья рук, казалось, отрицали какую-либо чувствительность в характере их владельца, однако изящный изгиб пальцев и хорошо ухоженные ногти, симметрично обрезанные, длиною около шести дюймов, свидетельствовали об утонченности чувств, и это подтверждалось греческими чертами лица, на котором сейчас горожане сидели, как мухи.
Один юноша даже стоял, размахивая руками, на самом кончике носа, что-то крича своим приятелям, но лицо великана по-прежнему сохраняло свое тяжелое спокойствие.
Вернувшись на берег, мы уселись на гальку, наблюдая за продолжающимся потоком людей, прибывающих из города. Шесть или семь рыбацких лодок собрались неподалеку от берега, а их команды шли вброд по мелкой воде, чтобы взглянуть поближе на этот невиданный улов океана. Позднее появилась группа полицейских. Они сделали нерешительную попытку блокировать берег, но, подойдя к лежащей фигуре, были настолько сбиты с толку, что после этого ушли все вместе, бросая назад ошеломленные взгляды.
Час спустя на берегу находилось до тысячи человек, и по меньшей мере двести из них стояли или сидели на великане, топтались по его рукам и ногам или толкались в непрекращающейся свалке на груди и животе. Большая компания молодежи захватила голову. Опрокидывая друг друга, юноши соскальзывали по ровной поверхности подбородка. Двое или трое оседлали нос, а еще один вполз в ноздрю, из которой лаял, словно взбесившаяся собака.
Вскоре полиция возвратилась и расчистила в толпе дорогу для группы научных экспертов из университета — специалистов по общей анатомии и морской биологии. Компания молодежи и вообще большинство людей, слезли с великана, остались только несколько дерзких личностей, взобравшихся на лоб и на кончики пальцев ног. Эксперты ходили вокруг великана, кивая головами, энергично совещались, а сопровождающие их полицейские оттесняли напиравших зрителей. Когда же они достигли вытянутой руки, старший офицер предложил помочь экспертам взобраться на ладонь, однако те поспешно отказались.
Когда эта группа возвратилась на берег, толпа снова взобралась на великана и полностью овладела им. Мы ушли в пять часов. Люди покрывали руки и ноги утопленника, словно густая стая чаек, сидящая на теле большой рыбы.
В следующий раз я посетил побережье тремя днями позже. Мои библиотечные коллеги поручили мне наблюдать за великаном и подготовить отчет. Они заметили мой особый интерес к этому случаю — и это было правдой, я хотел возвратиться на побережье. В сущности, великан был все еще живым для меня, и даже более живым, чем многие из тех людей, которые теперь разглядывали его. Что же так очаровывало меня? В какой-то степени — его огромные размеры, громадный объем пространства, занятый его руками и ногами, которые, казалось, должны были подчеркнуть тождественность им моих собственных миниатюрных конечностей. Но сверх того — явный, безусловный факт его существования. Что бы ни было в нашей жизни открыто для сомнения, великан, мертвый или живой, — существовал. Он существовал, словно проблеск из мира сходных абсолютов, относительно которых мы — всего лишь несовершенные и хилые копии.
Когда я приехал на побережье, толпа была значительно меньше. Около двух или трех сотен людей расположились на гальке, как на пикнике, наблюдая за группами визитеров, ходивших по песку. Череда приливов и отливов вынесла великана ближе к берегу, так развернув голову и плечи, что он казался теперь вдвое ближе. Величину его огромного тела подчеркивали незначительные размеры рыбацких лодок, вытащенных на берег около утопленника. Неровная горизонталь отмели выгнула позвоночник великана легкой аркой, увеличив грудь. Запрокинутая голова придала ему более выразительную, даже героическую позу. Совместное действие морской воды и разложение тканей сгладило черты лица, отчего оно утратило молодой, почти юный вид. Хотя громадные размеры лица вряд ли делали возможной попытку оценить возраст и характер великана, в предыдущий приезд мне показалось, по его классически оформленным губам и носу, что он был молодым человеком сдержанного и скромного характера. Сейчас, однако, великан выглядел человеком, по меньшей мере, среднего возраста. Одутловатые щеки, утолстившийся нос и виски, сузившиеся глаза придавали ему раскормленный вид, свойственный зрелому возрасту.
Ускоренное посмертное раскрытие характера великана, как бы частичное проявление его скрытой от нас личности продолжало пленять меня. Эти изменения были началом капитуляции великана той всепоглощающей системе — времени, которой подчиняется и все остальное человечество и в которой, подобно миллиону извивающихся струек расчлененного водоворота, наши скудные жизни являются начинкой.
1 2 3 4 5