Мало конфликтов, нет психических стрессов?– Очень мало. Они слишком увлечены своими театральными клубами и хорами. Чтобы по-настоящему проникнуться жалостью к самому себе, нужна уйма свободного времени. Здесь даже воздух какой-то особенный, – впрочем, я не имею в виду вашего дельтапланериста.– А Бобби Кроуфорд?Сэнджер стал разглядывать воду в стакане, словно пытаясь увидеть на ее поверхности свое отражение.– Кроуфорд, как вы могли заметить, интересный человек. Немного опасный – но сам он этого не осознает. Он тормошит и будоражит людей, пусть даже иногда используя их. Но в целом он благо. Он вдохнул жизнь в Эстрелья-де-Мар, хотя многие не в силах за ним угнаться. Некоторым приходится отступать на обочину.– Некоторым вроде Биби Янсен?Сэнджер отвернулся и стал рассматривать внутренний дворик, где возле пруда ждало неизвестно кого раскладное кресло-шезлонг. Я догадался, что молодая шведка нежилась в нем на солнце под печальным и задумчивым взглядом психиатра. Стоило мне упомянуть имя девушки, как он, казалось, погрузился в легкий транс, вспоминая лучшие времена.– Биби… Я очень любил ее. До того как ее взяли к себе Холлингеры, она часто звонила в дверь и просила разрешения побыть со мной. Я лечил ее от пристрастия то к одному наркотику, то к другому и всегда позволял пожить у меня. Это был шанс отучить ее от всего, что разрушает сознание. Она знала, что все эти пляжные бары – для нее слишком большое искушение. Но Кроуфорд и его друзья то и дело проверяли ее на прочность, словно она новоиспеченная Пиаф или Билли Холидей, чей громадный талант осилит все. А она была не такая, крайне уязвимая.– Кажется, ее любили все. Это чувствовалось в день похорон.– В день похорон? – Сэнджер встрепенулся, вернувшись в настоящее, его взгляд утратил мечтательное выражение.– Андерсон был просто не в себе. Милый мальчик, в прошлом один из последних хиппи, который понял, что он талантливый механик. Она напоминала ему его юность, путешествия с рюкзаком по Непалу. Он хотел, чтобы Биби оставалась ребенком, живущим на пляже, как цыганка.– Он думал, что ей подходит такой стиль жизни. Возможно, миру не обойтись без разочарованных и потерявших веру в себя, вроде Андерсона. Между прочим, он думает, что вы были отцом ее ребенка.Сэнджер пригладил свои серебристые волосы тыльной стороной руки.– Так считают все в Эстрелья-де-Мар. Я пытался защитить ее, но мы никогда не были любовниками. Как это ни грустно, даже не помню, чтобы я хоть раз прикасался к ней.– Говорят, вы спите со своими пациентками.– Но мистер Прентис…– Сэнджера, казалось, удивила моя наивность.– Мои пациенты – это мои друзья. Я приехал сюда шесть лет назад, когда умерла жена. Женщины обращались ко мне за помощью. Они пили, пристрастились к снотворному, но не могли заснуть по ночам. Некоторые из них погрузились на самое дно невыносимой скуки. Я нырял за ними и выводил обратно, пытаясь придать их жизни какой-то смысл. С одной или двумя из них меня связывали интимные отношения. Для других, например для Биби и племянницы Холлингеров, я был не более чем помощником и советчиком.– Анна Холлингер? – Я невольно поморщился, точно от боли, вспомнив выгоревшую дотла спальню.– Вы не отучили ее от наркотиков, она сидела на героине.– Отнюдь нет.– Сэнджер заговорил резко, словно решив поставить на место невежественного подчиненного.– Она полностью отвыкла от наркотиков.Ее выздоровление стало одним из немногих успехов клиники, уверяю вас.– Доктор, она кололась во время пожара. Ее нашли в ванной с иглой в руке.Сэнджер всплеснул белыми руками, чтобы заставить меня замолчать.– Мистер Прентис, вы торопитесь с выводами. У Анны Холлингер был диабет. Она делала себе укол инсулина, а не героина. Смерть – достаточная трагедия, не стоит еще и чернить усопшую…– Простите. Почему-то я принял это на веру. Мы с Кабрерой и Полой Гамильтон побывали в доме Холлингеров. Она предположила, что у Энн случился рецидив.– Доктор Гамильтон больше не лечила ее. Они охладели друг к другу, уж и не знаю почему. Диабет у Анны нашли в Лондоне полгода назад.– Сэнджер хмуро посмотрел на солнце, садившееся над крошечным садом с пустым бассейном, похожим на затонувший алтарь.– После всего что она вынесла, ей выпало умереть вместе с Биби в таком бессмысленном пожаре. До сих пор трудно в это поверить.– И еще труднее поверить, что за этим стоял Фрэнк?– Просто невозможно.– Сэнджер заговорил сдержанно, ровным голосом, внимательно наблюдая за моей реакцией.– Фрэнк – последний во всей Эстрелья-де-Мар, кто мог бы поджечь дом Холлингеров. Ему нравились разного рода двусмысленности, скептические сентенции, коварные и неразрешимые вопросы. Поджог – это решительный поступок, разом прекращающий любого рода дискуссии. Я хорошо знал Фрэнка, когда-то мы вместе играли в бридж в клубе «Наутико». Скажите, Фрэнк в детстве не страдал клептоманией?Я помедлил с ответом, но Сэнджер явно задал мне этот вопрос без всякого умысла, и я проникся к нему едва ли не теплотой.– Наша мать умерла, когда мы были еще детьми. Это лишило нас… семьи. Фрэнк был просто в отчаянии.– Так значит, он крал?– Его кражи объединили нас. Я прикрывал его и пытался брать вину на себя. Впрочем, это было неважно, отец редко нас наказывал.– А сами вы никогда не крали?– Нет. Полагаю, Фрэнк делал это за меня.– И вы завидовали ему?– И сейчас завидую. Это означало, что он внутренне свободен, а я, увы, нет.– И теперь вы чувствуете себя в той же роли, словно вытаскиваете Фрэнка из очередной переделки?– Для этого я и приехал. Самое странное, у меня нет полной уверенности в том, что это не он поджег дом Холлингеров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108