Усидеть на скамейке становилось все труднее и труднее, а искушение лечь на пол рядом с доктором Рэнсомом, так, чтобы можно было смотреть прямо в небо, становилось почти непреодолимым. Однообразный ландшафт — рисовые делянки, речушки, пустые деревни — плыл себе мимо, выныривая из белой дымки: как будто перемололи и пустили на ветер кости всех мертвецов Китая. Пыль густым слоем покрыла кабину и капот грузовика, закамуфлировав его под стать тому царству, в которое он так торопился въехать. Сколько времени они провели в дороге? Цепочки погребальных курганов начали вести себя как-то не так, отводя Джиму глаза, волнами накатывая на переваливающийся с борта на борт автомобиль: живое море мертвых. Кругом лежали открытые гробы, пустые, готовые принять американских летчиков, которые вот-вот посыплются с неба. Гробов были тысячи, вполне достаточно, чтобы принять доктора Рэнсома и Бейси, и отца с мамой, и Веру, и младшего поваренка с Амхерст-авеню, и самого Джима…
Грузовик затормозил, и Джим ударился головой о кабину. У дороги стояла кучка крытых смоленой бумагой хибарок — на некотором расстоянии от ограды из колючей проволоки, за которой был берег канала. Джим без особого любопытства стал оглядывать маленький лагерь для перемещенных лиц, выстроенный в компаунде керамической фабрики. У причала лежали два завалившихся на бок металлических лихтера, во дворе возле печей для обжига все еще стояли миниатюрные рельсовые платформы, груженные керамической плиткой. Ограждение проходило прямо по территории фабрики, и два кирпичных склада оказались включенными в лагерную зону. На крылечках деревянных домиков грелись на солнце мужчины и женщины, между окнами были натянуты веревки, а на веревках, этаким жизнерадостным набором сигнальных флагов, сушилось белье.
Джим опустил подбородок на борт грузовика. На дне кузова завозился, пытаясь сесть, доктор Рэнсом. Охранник перепрыгнул через задний борт и пошел к воротам, возле которых вокруг автобуса, принадлежавшего когда-то Шанхайскому университету, толпились японские солдаты. Изнутри, сквозь запыленные окна, выглядывали пассажиры: две монахини в черных апостольниках, несколько детей, ровесников Джима, и человек двадцать взрослых британцев, мужчин и женщин. Возле проволоки уже собралась группа заключенных. Засунув руки в карманы рваных шорт, они молча наблюдали за тем, как японский сержант зашел в автобус — посмотреть, кого ему привезли.
Доктор Рэнсом встал на колени у заднего борта, прикрыв рану на лице рукой. Джим смотрел на женщину в изношенном хлопчатобумажном платье: она стояла у ограды, взявшись обеими руками за проволоку. Она посмотрела на него, и выражение у нее на лице было точь-в-точь такое же, как у той немки с Коламбиа-роуд.
Ворота открылись, и автобус заехал внутрь. Сержант-японец стоял в дверном проеме и, размахивая пистолетом, отгонял собравшуюся толпу. По угрюмым лицам было яснее ясного, что старожилы новичкам, мягко говоря, не слишком рады: рацион и без того скудный, а ртов теперь прибавится. Грузовик тронулся с места и покатил к воротам; Джим сел прямо. Доктор Рэнсом упал на пол, и английская чета с плетеным чемоданом помогла ему подняться и сесть на скамью.
Женщина шла параллельно с грузовиком, вдоль проволоки, и Джим ей улыбнулся. А когда она в ответ протянула к нему руку, ему пришла в голову мысль, что она может оказаться какой-нибудь маминой знакомой. В лагере было много семейных, люди прогуливались парами, и любая из этих пар могла оказаться его родителями. Он вглядывался в чисто английские лица, в смеющихся детей за спинами японских солдат. Потом, к немалому собственному удивлению, почувствовал нечто вроде сожаления или печали, что его путешествие в поисках отца и мамы подходит к концу. До тех пор, пока поиски длились, он был готов терпеть болезни и голод, но теперь, когда вот-вот все закончится, ему вдруг стало грустно при мысли о том, через что ему пришлось пройти, и о том, как он за это время изменился. Теперь он был куда ближе к разбитым артиллерией полям и к этому окруженному тучей мух грузовику, к девяти сладким картофелинам в мешке у водителя под сиденьем, даже, в каком-то смысле к фильтрационному лагерю, чем… чем к дому на Амхерст-авеню, по-настоящему вернуться в который все равно уже не получится.
Грузовик остановился у ворот. Сержант-японец заглянул через задний борт в кузов и окинул взглядом лежавших на полу заключенных. Он попытался остановить доктора Рэнсома, толкнув его стволом маузера, но раненый доктор все равно спустился на землю и тут же, задохнувшись, упал у ног сержанта на колени. Толпа интернированных начала понемногу рассасываться. Не вынимая рук из карманов шорт, мужчины побрели обратно к своим лачугам и снова расселись рядом с женщинами на крылечках.
Над грузовиком роились мухи, то и дело присаживаясь возле наполовину впитавшихся в дерево луж на полу. Они вертелись у Джима возле рта, целясь на усеявшие десны язвочки. Минут десять солдаты-японцы спорили между собой, а шофер и доктор Рэнсом ждали. Потом из ворот вышли двое британцев, явно члены какого-то местного самоуправления, и тоже вступили в спор.
— Лагерь Усун?
— Нет-нет-нет…
— Кто их сюда прислал? В таком состоянии?
Явно избегая доктора Рэнсома, они подошли к грузовику и принялись сквозь тучу мух разглядывать лежавших в кузове людей. Джим стукнул каблуками и стал что-то насвистывать себе под нос, но выражение на лицах соотечественников нисколько не изменилось. Японцы часовые открыли было затянутые колючей проволокой ворота, но британские заключенные тут же снова их закрыли и начали кричать на японского сержанта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118