В первый же день, выехав из Усуна и поколесив часа три по открытой местности, они добрались до бывшей семинарии св. Франциска Ксаверия на Сучжоуском шоссе, до одного из первых концентрационных лагерей, устроенных японцами вскоре после нападения на Перл-Харбор. В самой семинарии было полным-полно военных. Они до вечера простояли в длинной очереди из конфискованных автобусов Шанхайской транспортной компании, на которых привезли несколько сот бельгийцев и голландцев, штатских. Джим изо всех сил вглядывался в то, что происходило за двойным ограждением из колючей проволоки. Возле домиков слонялись группки британских солдат; многие сидели на плацу, на вынесенных из церкви молитвенных скамьях со спинками, похожие на паству какого-то странного собора под открытым небом. Но гражданских там не было — ни мужчин, ни женщин, ни детей. Охранники-японцы были слишком заняты бесконечными перекличками, чтобы снизойти до новичков, прибывших сюда в надежде, что их тоже впустят. Джим стоял на скамье и размахивал руками, так, чтобы оказаться выше проволоки и чтобы любой человек в лагере смог его увидеть.
Впрочем, сотням скучающих солдат не было никакого дела ни до шанхайских автобусов, ни до сидящих в автобусах штатских. И у Джима стало легче на душе, когда они развернулись и двинулись восвояси. Грузовик взял курс на Сучжоу, и водитель разрешил Джиму пересесть к нему в кабину. Этот английский мальчик, который за первый день успел безумно ему надоесть, теперь отчего-то внушал чувство покоя: пусть слабое, но все-таки лучше, чем ничего. В карте, испещренной японскими иероглифами, Джим не понимал ни аза, как и в долгих, обращенных к заляпанному встречными насекомыми ветровому стеклу монологах. Но он то и дело вставал на колени на своем сиденье, чтобы выглянуть, стуча зубами, в окно — навстречу каждому пролетающему мимо самолету. Казалось, все японские военно-воздушные силы встали на крыло, чтобы нанести удар по китайским войскам на западе.
На плоских полях вдоль дороги Шанхай — Сучжоу когда-то тоже шли бои; растянувшиеся на многие мили залитые затхлой водой окопы и покосившиеся, в потеках ржавчины, купола дотов напомнили Джиму иллюстрации из энциклопедии к статьям вроде «Ипр» или «Сомма», этакий огромный военный музей, в котором вот уже много лет как не было ни единого посетителя. Осколки былой войны и беспрерывно мелькавшие над головой истребители и бомбардировщики несколько взбодрили его. Ему хотелось, подобно китайскому боевому воздушному змею, взлететь над ломаными линиями брустверов и приземлиться в одном из массивных, выстроенных из мешков с песком и втиснутых между погребальными курганами укрепрайонов. Джима расстраивало, что никто из товарищей по несчастью не разделяет его интереса к войне. Это помогло бы им сохранить присутствие духа — задача, которую сам Джим находил все более и более сложной.
Джиму постоянно приходило в голову, что истинным лидером этой бродячей труппы является не кто иной, как он, и эта мысль ему нравилась. По временам, когда он, скажем, нес тяжелый кувшин с водой или вечером разводил огонь в печке, он знал, что на него смотрят, как смотрели когда-то на Амхерст-авеню на младшего поваренка. Но если бы не было Джима и некому было бы собирать хворост и варить сладкий картофель, то даже доктор Рэнсом, даже Бейси уже давно отправились бы по той же дорожке, что и старухи миссионерки. Он заметил, что после того как они переночевали на свиноферме, где японцы устроили жандармский участок, все заключенные как-то разом решили, что они тяжело больны. Всю ночь японцы избивали вора-китайца; и вопли обреченного, подергивая рябью поверхность, разносились над залитыми водой рисовыми делянками. На следующее утро на полу лежали все, включая Бейси со своими легкими и доктора Рэнсома, глаз у которого заплыл уже совершенно.
Джима тоже знобило, но он наблюдал за пролетавшими японскими самолетами. От звука их двигателей в голове у него как-то прояснялось. Если настроение было ни к черту или, скажем, хотелось пожалеть себя, он вспоминал о тех серебристых самолетах, которые видел в фильтрационном центре.
Грузовик таки перебрался через речку по понтонному мосту, при помощи подоспевшего на выручку взвода японских саперов, которые вручную вытолкали его на противоположную сторону. Джиму стало трудно держать равновесие, и он соскользнул со скамьи на пол. Доктор Рэнсом вяло протянул руку, пытаясь ему помочь:
— Держись, Джим. Давай-ка перебирайся опять к водителю — проследи, чтобы он нигде не задерживался…
На лице у доктора Рэнсома пировали десятки мух, вгрызаясь в нагноившуюся рану вокруг глаза. Рядом лежали Бейси, Пол с Дэвидом, госпожа Хаг и ее отец. Сидела в задней части грузовика только английская чета с плетеным чемоданом, полным туфель.
Когда через задний борт в кузов забрался японский капрал, Джим, как мог, одернул блейзер. Капрал был очень сердит, у него были мокрые башмаки, и он, надсадно крича, командовал саперами, которые выталкивали застрявший на мосту грузовик. Когда машина добралась до противоположного берега, солдаты пошли вдоль линии воды обратно к железнодорожному мосту, где их ждала работа. Капрал, которому откровенно не понравился вид заключенных, начал отчитывать водителя. Он вынул из кобуры маузер и стал тыкать стволом в сторону оставшегося на том берегу противотанкового рва.
Джим вздохнул свободно, когда капрал все-таки повернулся к ним спиной и тоже пошел к мосту. Им всем, конечно, было очень худо, но перспектива отдыха в противотанковом рву отчего-то совсем его не радовала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118