Он снова открыл дверцу, изготовившись схватить Джима за шкирку и вышвырнуть его из кабины вон, к порогу собственного дома.
Джим вцепился в приборную панель, и в это время на крыльце показались две одетые в белое фигуры, с плывущими позади, как крылья, широкими рукавами. Джим почти воочию увидел маму: она вернулась домой и теперь провожает какую-то засидевшуюся у нее дотемна гостью.
— Бейси! Япошки!…
Джим услышал, как кричит Фрэнк, и понял, что те двое на крыльце были сменившиеся с поста японские солдаты в обычных выходных кимоно. Солдаты тоже их заметили и стали что-то кричать внутрь дома, сквозь открытую дверь. В коридоре, в тусклом облаке света от керосиновой лампы, появился сержант, в полной форме. Он вышел и остановился на самой верхней ступеньке, придерживая на крепком коротком бедре кобуру «маузера». Фрэнк стал с бешеной скоростью выкручивать руль, пытаясь развернуть машину, но тут оба солдата в кимоно вспрыгнули с двух сторон на подножки и ударили кулаками в стекла. С крыльца скатились еще два солдата, с бамбуковыми палками в руках.
Двигатель заглох, и Джим почувствовал, как его выдернули из кабины и бросили наземь. Из дома, похожие на стайку посходивших с ума и выскочивших прямиком из ванной женщин, бежали японцы в белых кимоно. Джим сидел на колючем гравии, между начищенными до блеска башмаками японского сержанта, о напрягшееся бедро которого сердито постукивала кобура. Солдаты поймали Фрэнка прямо в кабине. Они молотили его бамбуковыми палками, прямо по разбитым в кровь лицу и груди, а он только дергал ногами. Еще два солдата наблюдали за этой сценой с крыльца, по очереди отвлекаясь, чтобы ударить кулаком скорчившегося у них под ногами на подъездной дорожке Бейси.
Японцам Джим был рад. Через открытую дверь, сквозь звуки ударов и вопли Фрэнка, он вслушивался в хриплые аккорды японского танцевального оркестра: пластинку они принесли с собой, но граммофон был мамин, портативный, специально чтобы возить с собой на пикники.
13
Летний кинотеатр
Раскинув руки, Джим лениво грелся на ласковом весеннем солнышке, сидя в переднем ряду летнего кинотеатра под открытым небом. Улыбаясь сам себе, он глядел на близкий, не далее чем в двадцати футах, пустой экран. Вот уже целый час как по белому полотну, не спеша, передвигалась размытая тень «Парк-отеля». Проделав долгий путь по забегаловкам и многоквартирным доходным домам Чапея, до экрана добралась наконец и тень от неоновой вывески на крыше гостиницы. Огромные буквы, каждая из которых была в два раза выше вышагивающего по сцене японского часового, довольно быстро прошли по экрану слева направо, то и дело поглощая тень и от самого солдатика, и от его винтовки, — в этаком изысканном немом кино, где роль проектора сыграло солнце.
Радуясь редкому зрелищу, Джим рассмеялся; он сидел, подобрав к подбородку грязные коленки и поставив ноги на скамью, набранную из тонких тиковых планок. Эта послеполуденная диорама, совместное производство солнца и «Парк-отеля», была его главным развлечением на протяжении трех недель, которые он уже успел провести в этом летнем кинотеатре. До войны сюда ходили в основном работницы с хлопкоочистительных фабрик и рабочие с судоремонтного, сплошь китайцы, смотреть отснятые на шанхайских киностудиях мультфильмы и приключенческие сериалы. Джиму часто приходило в голову, что и Янг, их бывший шофер, тоже наверняка появлялся на этом экране. Он успел обследовать этот фильтрационный лагерь до последнего закоулка и в заброшенной конторе над киноаппаратной нашел катушки с кинопленкой. Может быть, японский сержант-связист, который как раз взялся разбирать кинопроектор, покажет им один из фильмов с участием Янга?
Его хихиканье явно не понравилось часовому на сцене, и тот кинул в его сторону недовольный взгляд. К Джиму он относился с явной подозрительностью, и Джим старался держаться от него подальше. Прикрыв глаза рукой, солдат окинул взглядом ряды деревянных скамей, где расположились на солнышке интернированные. Тремя рядами выше, сидел муж умирающей миссионерки. Сама она лежала в «спальне», оборудованной в бывшем складском помещении под трибуной, лежала давно, с того самого дня, как ее сюда привезли, но мистер Партридж, ее муж, терпеливо за ней ухаживал, носил ей воду из крана в уборной и кормил жидкой рисовой кашицей, которую раз в день варили во внутреннем дворике за билетными кассами две женщины-евроазиатки.
Джим как мог заботился об этом старом англичанине с торчащими клочьями седых волос и мертвенно-бледной кожей. Время от времени казалось, что он не узнает даже собственную жену. Джим помог ему сделать ширму вокруг миссис Партридж, которая за все это время не сказала ни единого слова; запах от нее, надо сказать, шел преотвратный. На ширму пошло старое английское пальто мистера Партриджа и пожелтевшая ночная рубашка его супруги: Джим подвесил их к потолку при помощи отодранного от стены электрического провода. Если становилось совсем уже скучно, Джим шел вниз, на женский склад, и выгонял оттуда вечно устраивавших там какие-то игры детишек-евроазиатов.
В фильтрационном центре, куда Джим попал после недели, проведенной в Центральной шанхайской тюрьме, было что-то около тридцати человек. По сравнению с сырой общей камерой, где, кроме него, сидело еще человек сто британцев и евроазиатов, залитый солнцем летний кинотеатр казался курортом — почти как на пляжах в Циндао. С Бейси Джим не виделся с того самого вечера, когда их взяли японцы, и радовался, что отделался от бывшего стюарда. Никто из заключенных в Центральной тюрьме — а это по большей части были строительные прорабы-контрактники и моряки с торгового флота — не слышал о родителях Джима, но перевод в фильтрационный центр был шагом по направлению к ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118