* * *
Вода поднялась, и гидропланы начали кружить на привязи, каждый возле собственного буя. Течение реки больше не давило на бон из затопленных сухогрузов. На несколько секунд поверхность воды застыла, превратившись в маслянистое зеркало, сквозь амальгаму которого пробились — как будто проросли из собственных отражений — ржавые остовы пароходов. На грязевой отмели у похоронного пирса оторвались от дна, закачались на воде полузатопленные старые сампаны.
Джим присел на металлическом мостике и стал смотреть, как на железную решетку у него под ногами заплескивают волны. Он достал из кармана блейзера одну из двух оставшихся у него шоколадных конфет. Потом другую. По оберткам вились непонятные, как знаки зодиака, иероглифы; он осторожно взвесил конфеты на ладони. Отправив большую обратно в карман, меньшую он положил в рот. Огненная волна ликера обожгла ему язык, он проглотил ее и стал вдумчиво перекатывать во рту темный сладкий комочек шоколада. Вокруг пирса плавно колыхалась коричневая вода, и он вспомнил: отец рассказывал ему, как солнечный свет убивает микробов. В пятидесяти ярдах от него плавал между сампанами труп молодой китаянки; тело вращалось как часовая стрелка — пятки кружили вокруг головы, словно выбирая в нерешительности, куда сегодня направить свой путь. Джим сложил одну ладонь лодочкой, подставил ее под другую, осторожно процедил сквозь пальцы немного воды и быстро выпил, так, чтобы бациллы не успели его заразить.
От ликера и от монотонного плеска волн у Джима опять закружилась голова, и он оперся о борт наполовину залитого водой сампана, прибитого приливом к пирсу. Не дав себе труда задуматься и неотрывно глядя на затопленный сухогруз, он перебрался в сампан, оттолкнулся и поплыл наискосок через маслянистую, на студень похожую реку.
Воды в полусгнившей лодке было до середины борта, и у Джима тут же промокли и туфли, и брюки почти до колен.
Он оторвал от борта набухшую влагой планку и стал понемногу подгребать к сухогрузу. Когда он добрался до корабля, сампан уже едва держался на воде. Он уцепился за поручни на правом борту, прямо под мостиком, и взобрался на палубу, а лодка с еле-еле выступающими над водой бортами пошла своей дорогой, к следующему затопленному пароходу.
Джим проследил за ней взглядом, а потом побрел через залитую по колено водой палубу. Река осторожно перебиралась через нее, гладко, будто навощенная, втекая в открытую каюту под мостиком и покидая корабль через перила по левому борту. Джим вошел в каюту, в ржавый грот, который казался даже еще более древним, чем немецкие форты в Циндао. Он стоял на поверхности реки, которая собрала воду изо всех ручьев, и рисовых делянок, и каналов Китая, чтобы нести на своей спине этого маленького европейского мальчика. И если он шагнет через перила по левому борту, он сможет пройти по ней, словно посуху, до самого «Идзумо»…
Из труб крейсера повалили густые клубы дыма: он явно вознамерился сняться с якоря. Может быть, родители тоже там, на борту? До Джима вдруг дошло, что он остался в Шанхае совсем один, на ржавом полузатопленном пароходе, до которого он всю жизнь мечтал добраться; Джим поднялся на мостик и посмотрел на берег. Начался отлив, и убранные цветами трупы ногами вперед тронулись в сторону моря. Пароход тоже подался под напором воды, стеная и скрипя ржавым железом бортов. Стальные листы скрежетали друг о друга, о палубу терлись тросы, фалы невидимых парусов, — как будто все еще надеялись стронуть с места эту ржавую посудину и увести ее в какое-нибудь безопасное место, в теплые моря, за тысячу тысяч миль от Шанхая.
Дрожь мостика под ногами передалась Джиму, он засмеялся — и тут вдруг заметил, что из доков за похоронным пирсом кто-то за ним наблюдает. В рубке одного из трех недостроенных сухогрузов-угольщиков стоял человек в бушлате и шапочке моряка американского торгового флота. Джим несколько неуверенно — но и не без достоинства, как капитан капитана, — поприветствовал его взмахом руки. Человек не ответил на приветствие, а вместо этого еще раз затянулся спрятанной в кулак сигаретой. Он внимательно наблюдал — но не за Джимом, а за молодым моряком в металлической шлюпке, которая только что отвалила от соседнего полузатопленного парохода.
Обрадовавшись возможности принять на борт своего первого то ли пассажира, то ли члена команды, Джим стал спускаться с мостика на палубу. Моряк был уже совсем недалеко, подгребая сильными короткими движениями, беззвучно окуная весла в воду. Через каждые несколько гребков он оборачивался через плечо, чтобы посмотреть на Джима и заглянуть в иллюминаторы, словно опасаясь, что ржавый китайский сухогруз кишмя кишит мальчиками-европейцами. Шлюпка в воде сидела низко, вес у молодого, с мощной широкой спиной моряка явно был порядочный. Он поставил лодку бортом к борту, и Джим увидел, что под ногами у него сложены ломик, разводной ключ и ножовка по металлу. На кормовой банке лежали медные кольца, снятые с корабельных иллюминаторов.
— Привет, малец, на берег прокатиться не желаешь? Кто тут еще с тобой?
— Никого.
Молодой американец явно предлагал ему защиту и покровительство, но Джиму как-то не хотелось так сразу расставаться с кораблем.
— Я жду родителей. Они… задерживаются.
— Задерживаются? Ну что ж, может, потом подгребут. А вид у тебя, честно сказать, так себе.
Он потянулся вперед, явно вознамерившись взобраться на палубу, но едва Джим успел подать ему руку, чтобы помочь взойти на борт, моряк резко рванул его на себя, и Джим перелетел в шлюпку, ударившись коленями о медные окантовки иллюминаторов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118