Янг не понимал, зачем Джиму по многу раз смотреть одни и те же фильмы. В свою очередь, Джим задавался не менее темным вопросом: как Янг провел все эти годы — в качестве водителя и денщика у какого-нибудь китайского генерала-коллаборациониста, или переводчика у японцев, или же, наконец, гоминьдановского агента, работающего по совместительству на коммунистов? Янг появился на своем лимузине в тот же самый день, когда родители вернулись на Амхерст-авеню, быстро и почти не торгуясь, продал машину отцу Джима и восстановился в должности семейного шофера. Янг уже появлялся в эпизодических ролях в двух фильмах, недавно отснятых на возрожденной Шанхайской киностудии. Джим подозревал, что пока он сидит в кинотеатре «Катай» на очередном сдвоенном киносеансе, Янг сдает машину в аренду в качестве реквизита для очередной киносъемки.
Эти голливудские фильмы, так же как и парящие над человеческим муравейником Дамбы ролики кинохроники, безмерно восхищали Джима. После того как дантист как следует потрудился над его челюстью, а другой врач заживил поврежденное мягкое нёбо, Джим довольно быстро начал набирать вес. Днем, один за большим обеденным столом, он ел столько, сколько влезет, а по ночам безмятежно отсыпался в собственной спальне на верхнем этаже сказочного, ирреального дома на Амхерст-авеню, который когда-то и впрямь был его родным домом, но теперь казался точно такой же малодостоверной иллюзией, как продукция Шанхайской киностудии.
На протяжении всего того времени, что он прожил на Амхерст-авеню, Джим часто думал о своей выгородке в лагерной комнате миссис Винсент. В конце октября он велел Янгу отвезти его в Лунхуа; Янгу это явно пришлось не по вкусу, но возражать он не стал. Они покружили по западным предместьям Шанхая и вскоре выехали к первому из прикрывающих подъезды к городу укрепленных контрольно-пропускных пунктов. Солдаты-националисты, сидя на американских танках, заворачивали прочь сотни отчаявшихся, лишенных земли и риса крестьян, которые пытались пробраться в Шанхай, чтобы хоть как-то выжить. Вокруг выгоревшего олимпийского стадиона в Наньдао вырос целый город из глинобитных хибарок со стенами, укрепленными где старой автомобильной покрышкой, где баком из-под авиационного керосина. Над трибунами стадиона по-прежнему поднимался дым — и служил ориентиром для американских летчиков, которые летели сюда над Желтым морем с баз в Японии и на Окинаве.
Когда они свернули на окружную дорогу, Джим принялся во все глаза смотреть на аэродром Лунхуа, который успел превратиться в розовую мечту любого летчика. На летном поле десятками стояли самолеты военно-морских и военно-воздушных сил США, новенькие, только что спущенные с конвейера истребители и сияющие хромированным покрытием транспортные самолеты, которые хоть сейчас можно было выставлять в рекламных витринах на Нанкинском шоссе.
Джим ожидал увидеть лагерь в полном запустении, но ничего подобного: бывшая тюрьма ожила опять, на столбы по периметру натягивали новенькую колючую проволоку.
Несмотря на то что война уже три месяца как кончилась, в этом тщательно охраняемом компаунде до сих пор жили сотни три граждан Соединенного Королевства. В бывших спальных помещениях блока Е обитали теперь целые семьи, понастроившие клетушек из стенок американских ящиков для НЗ, парашютных коробов и стопок нечитанных номеров «Ридерз дайджест». Когда Джим, в поисках бывшей выгородки Бейси, попытался вытянуть из самодельной стены один журнал, его бесцеремоннейшим образом прогнали вон.
Оставив жильцов сторожить свои сокровища, он дал знак Янгу подъехать к блоку G. В комнате Винсентов жила теперь китайская ама, которая работала на обитавшую через коридор британскую пару. Ни впустить Джима, ни открыть дверь больше чем на чуть-чуть она не захотела; он вернулся в «линкольн» и велел Янгу сделать прощальный круг по лагерю.
Ни больнички, ни кладбища больше не существовало: на их месте остался всего лишь участок выжженной, покрытой углями и пеплом земли, из которой торчали несколько обгоревших балок. Могилы тщательно сровняли с землей, так, словно собрались разбить здесь с десяток теннисных кортов. Джим походил между пустыми канистрами из-под керосина, которым, видимо, и облили больничку, чтобы сжечь, посмотрел сквозь колючую проволоку на летное поле, на бетонную взлетно-посадочную полосу, которая упиралась в пагоду Лунхуа. Обломки разбитых японских самолетов заросли густым бурьяном. Пока он стоял у ограды, пробегая глазами по руслу узкого канала, над лагерем пролетел американский бомбардировщик. На доли секунды, отразившись от серебристого испода крыльев, по крапиве и чахлым ивам пробежал призрачный бледный отсвет.
Янга эта поездка в Лунхуа отчего-то обидела, и всю обратную дорогу он просидел за рулем мрачнее тучи, а Джим думал о последних неделях войны. Под конец вообще все как-то спуталось. Он почти совсем ничего не ел, и, должно быть, с головой у него тоже не все было в порядке. Однако он знал наверняка, что видел вспышку атомной бомбы над Нагасаки даже через те четыреста миль, которые занимало Желтое море. Более того, он видел начало третьей мировой войны и отдавал себе отчет в том, что находился в самом центре разворачивающихся событий. Толпы, которые смотрят на Дамбе кинохронику, никак не могут взять в толк, что это всего лишь киножурнал перед настоящей, полномасштабной войной, которая между тем уже началась. Придет время, и не будет больше кинохроники.
В последние несколько недель перед тем, как отплыть вместе с матерью на «Арраве» в Англию, Джим часто думал о молодом японском летчике, которого он воскресил из мертвых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118