— Джим, прежде чем начать новую войну, нужно сперва рассчитаться со старой. Мы тебя подбросим — ты едешь обратно, в Шанхай!
38
Дорога на Шанхай
Грузовик бросало от одной обочины шанхайского тракта к другой, и Джим то и дело падал на болтавшуюся туда-сюда скатку парашютного шелка. Он цеплялся за стоящие вокруг него коробки с НЗ и слушал, как в кабине орут, пытаясь перекричать трубный рев мотора, Таллох и лейтенант Прайс.
Сквозь выцветший камуфляж заднего окошка кабины Джим видел забинтованные руки бывшего полицейского, нарочито, напоказ поднятые над рулем, так что идущая на скорости машина вильнула в сторону и едва не слетела с дороги. Колеса чиркнули по кромке насыпи, подняв вихрь пыли и опавших листьев. Таллох сидел на пассажирском сиденье, поставив рядом с собой кувшин с вином и высунув в открытое окно ствол винтовки. Когда между разбитыми осколками авиабомб деревьями показались многоэтажки Французской Концессии, он радостно забарабанил кулаком в дырявый брезентовый тент.
Лейтенанта Прайса явно нельзя было сажать за руль, но, несмотря на это, Джим был рад, что они с Таллохом оба в таком приподнятом настроении. Когда они выехали из лагеря, лейтенант долго не мог отыскать вторую скорость, и в результате свою первую милю по шанхайскому тракту они проползли с жутким ревом и со скоростью пешехода; Джим уже начал бояться, что в радиаторе вот-вот выкипит вода. Потом в районе Хуньджяо американцы сбросили очередную порцию парашютов, и к Прайсу мигом вернулись водительские навыки. Они долго громыхали по проселкам и насыпям, пытаясь сопроводить парашюты вплоть до места приземления и радуясь тому обстоятельству, что смогут теперь продать на шанхайском черном рынке такое огромное количество американских товаров.
Однако всякий раз кому-то удавалось добраться до сокровища раньше их. Битых полчаса они носились по заброшенным рисовым полям, а в итоге так и не нашли ни единого авиационного короба. Прайс размахивал винтовкой и был готов перестрелять весь белый свет.
К счастью, Прайс вскоре сбавил обороты. Едва вырулив обратно на шанхайский тракт, лейтенант направил грузовик прямо на тело мертвого японского курьера, который лежал на дороге рядом со своим мотоциклом. Голова у покойника взорвалась целым ливнем кровавых ошметков и кусочков мозговой ткани, которые забрызгали стоящие возле дороги деревья. Такой шедевр водительского мастерства привел Прайса в прекраснейшее расположение духа, и Джим искренне понадеялся, что эта эйфория продлится достаточно долго, чтобы ему удалось невредимым доехать с ними до Шанхая и спрыгнуть возле первого же светофора.
Джим оглянулся на едва заметные вдалеке крыши лагеря. Он уезжал из Лунхуа, и это было само по себе странно, однако он уже понял, что лагерь просто-напросто в очередной раз поймал его, как сделал это три года назад, во время войны. Одного слова Таллоха оказалось достаточно, чтобы тот внешне надежный мир, который он уже начал выстраивать вокруг себя из единственной крохотной комнатенки и нескольких банок «Спама», рухнул в небытие.
Они проехали мимо пагоды Лунхуа на северной оконечности аэродрома; стволы зенитных установок по-прежнему были направлены в небо. Джим стал искать глазами среди разрушенных ангаров какую-нибудь фигуру, хотя бы отдаленно напоминающую молодого летчика-камикадзе. Ему было жаль, что он так и не успел отплатить ему за то манго. В миле к востоку стоял олимпийский стадион Наньдао. Иероглифы на выщербленном осколками фасаде, воспевающие щедрость генералиссимуса Чана, еще задорнее, чем прежде, царили над автостоянкой — как будто история повернула вспять, и старый феодальный Китай вернулся, чтобы предъявить свои права на эту землю.
Грузовик резко бросило вбок, и он, накренившись, перевалился через боковую кромку шоссе. Лейтенанту Прайсу ни с того ни с сего пришло в голову свернуть на проселок, который вел к стадиону. Джим слышал, как Таллох начал было протестовать, но тут над рулем появился кувшин с вином и перешел из рук в руки. Они проехали мимо первых блиндажей и стрелковых ячеек, отрытых возле бывшей японской штаб-квартиры. Через поля потянулись полуобвалившиеся противотанковые рвы со скатами, сплошь замусоренными пулеметными лентами и ящиками из-под патронов.
Джим откинулся на скатку из парашютного шелка. Он с самого начала знал, что олимпийский стадион окажется непреодолимым искушением для лейтенанта Прайса. С тех пор как он снова поселился в Лунхуа, британцы постоянно расспрашивали его о той мебели, которой были заставлены трибуны стадиона. И Джиму, для того чтобы обезопасить источники поступления пищи и журналов, приходилось слегка корректировать собственные воспоминания. И вот теперь созданный им мираж завладел воображением Прайса, и отыгрывать назад было поздно.
Ярдах в ста от автостоянки они свернули с дороги и припарковали грузовик в узкой дренажной выемке между насыпями двух идущих параллельно противотанковых рвов. Прайс и Таллох, совершенно пьяные, выбрались из кабины. Оба закурили, искоса поглядывая на стадион.
Прайс постучал стволом винтовки в борт кузова. Когда он позвал Джима, в голосе у него явственно звучала насмешка:
— Шанхай Джим…
— Просто заглянем по дороге, и все, Джим, — пьяным голосом объяснил Таллох. — Захватим ящик скотча и пару шубок для девочек с Нанкинского проспекта.
— Я не видел там шуб, мистер Таллох, и скотча тоже не видел. Там было много кресел и обеденных столов.
Лейтенант Прайс оттолкнул Таллоха в сторону.
— Обеденные столы? Ты что, считаешь, что мы позавтракать сюда приехали?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118